Космер: Тайная история
Шрифт:
Гаотона подошел к столу и опустился на второй стул.
– Ну и где наш испытуемый? – Шай в нетерпении взглянула на дверь, рядом с которой, как обычно, застыл капитан Зу.
Гаотона развел руками:
– Начинай.
Шай резко выпрямилась.
– Вы?!
– Да, я.
– Но вы же арбитр! Один из самых влиятельных людей в империи!
– Я? Один из самых влиятельных? Да я как-то этого и не заметил. В любом случае моя кандидатура полностью соответствует требуемым тобой параметрам: родился я там же, где и Ашраван, и знаю его весьма и весьма близко.
–
Гаотона слегка наклонился и скрестил на груди руки.
– Мы с коллегами долго обсуждали разные кандидатуры. Но в конце концов сошлись на том, что не имеем права подвергать воздействию твоего богохульства не вовлеченных в решение данной проблемы, обычных верноподданных императора. Оставалось одно: пойти на испытание кому-то из нас.
Шай мотнула головой, стряхивая оцепенение.
«По велению Фравы любой во дворце стал бы подопытным кроликом! Да и по приказанию других арбитров стал бы. Несомненно, Гаотона сам напросился».
Все арбитры без исключения считали его основным конкурентом. То есть их более чем устраивало, что Гаотона станет жертвой ужасных деяний Шай. Она, разумеется, не намеревалась причинять ему вред, но разве Великого убедишь в этом словами?
Шай придвинула стул к Гаотоне, открыла коробочку и извлекла из нее печать из тех, что вырезала за последние три недели. Как ни странно, но ей хотелось успокоить Гаотону, и потому она пустилась в разъяснения:
– Эти печати не возьмутся. Иными, понятными и не поддельщику словами, изменения, вызванные печатями, крайне неправдоподобны и вряд ли продержатся более минуты.
Гаотона задумался, затем кивнул.
– Душа человека значительно отличается от души любой вещи, – продолжала Шай. – Человек, постоянно развиваясь, меняется. Поэтому оттиск печати на человеке обладает особенностью очень быстро терять свой эффект, в отличие от тех, что наложены на вещи. Эффект даже самой виртуозной печати, наложенной на человека, как правило, пропадает менее чем через день. Даже изменения, вызванные во мне собственными клеймами сущности, к примеру, нивелируются самое большее через двадцать шесть часов.
– А как же душа императора?
– Если я создам его печать правильно, – отвечала Шай, – то возобновлять ее оттиск придется каждое утро, точно так же, как проделывает это с моей дверью клеймящий. Но, в отличие от печати клеймящего, моя будет сделана так, что ежеутренне император будет просыпаться, помня все, что с ним произошло накануне. Однако как телу не обойтись без сна, так и печати – без обновления. И я надеюсь, что создать окончательную печать мне удастся так качественно, что выполнять ритуал каждый вечер сможет кто угодно, даже сам Ашраван.
Шай протянула Гаотоне черновую печать, и тот принялся сосредоточенно крутить ее в руках.
– Каждая печать, которую мы сегодня испытаем, меняет прошлое весьма незначительно, – продолжила она. – Проверку пройдут лишь некоторые малозаметные черты характера. Вы с Ашраваном во многом схожи, из чего следует, что если все, проделанное мною раннее, выполнено без изъянов, то печати на вас возьмутся. Но все же вы не он, поэтому внесенные в вас изменения даже в самом лучшем случае продержатся совсем недолго.
– Ты имеешь в виду, что в руках у меня – шаблон души императора? – спросил Гаотона, пристально глядя на печать.
– Нет, лишь подделка ее малой части. Я даже не уверена, что конечный результат будет рабочим. Насколько мне известно, аналогов тому, что я сейчас делаю, не было никогда. Хотя существуют упоминания о том, что кто-то подделывал чужую душу в своих… неблаговидных целях. В своей работе я основываюсь на этих сведениях. Насколько я знаю, если на вас печати продержатся хотя бы минуту, на императоре они возьмутся куда лучше, ведь они основаны именно на его прошлом.
– Небольшая часть его души… – едва слышно пробормотал Гаотона, отдавая Шай печать. – Правильно ли я понимаю, что созданные тобой печати ты в итоге не станешь использовать? Они послужат лишь для сегодняшней проверки?
– Правильно. Однако те элементы, что сейчас сработают, войдут в конечное изделие. Можно сказать, что эти печати – одиночные буквы с большого свитка; когда я закончу, я смогу собрать их вместе и рассказать с их помощью историю. Историю о прошлом и характере человека. К сожалению, даже если подделка возьмется, небольшие различия с оригиналом будут неизбежны. Поэтому настоятельно советую вам распространять слухи о ранении императора: мол, тот получил сильный удар по голове, и тогда, если различия вдруг окажутся очевидными, их легко будет объяснить.
– Уже ходят слухи о его смерти, – признался Гаотона. – И слухи эти напористо распространяются фракцией «Слава».
– Ну так всенародно объявите, что он не погиб, а всего лишь ранен.
– Но…
Шай подняла печать.
– Даже если я совершу почти невозможное, поддельная память не будет полной. Она будет содержать лишь то, что об императоре прочитала или о чем догадалась я. Несомненно, у Ашравана было множество частных, незадокументированных бесед, о содержании которых мне ровным счетом ничего не известно. Я наделю его развитым умением притворяться – я хорошо разбираюсь в таких вещах, – но на одном притворстве далеко не уедешь. Однако личность его все равно будет подделкой, и рано или поздно провалы в памяти обнаружатся. Активно распространяйте слухи, Гаотона, и они вам сослужат хорошую службу.
Кивнув, Гаотона закатал рукав и подставил руку. Шай подняла печать. Гаотона вздохнул, зажмурился и кивнул еще раз. Как всегда, когда Шай имела дело с живой плотью, ей на миг показалось, что печать продавливает нечто твердое. Словно рука Гаотоны вдруг стала каменной.
Странное от этого возникает чувство, когда работаешь с живым человеком. Шай повернула и вытащила печать, оставив на руке Гаотоны красный оттиск. Она извлекла карманные часы и взглянула на секундную стрелку.
От печати поднимались тонкие струйки красного дыма; такое происходило, только если печать ставили на живой объект. Душа сопротивлялась изменениям. Но печать не рассеялась мгновенно. Шай выдохнула. Добрый знак.