Космическая шкатулка Ирис
Шрифт:
– Чем это жизнь моя порочная?
– Не порочная, если для простого обывателя, а для мага? Сам же хочешь войти в КСОР. А ты мог бы поселить Вешнюю Вербу у себя на своём богатом этаже. Всем бы говорил, что она твоя домашняя управительница, служащая. Так все статусные люди делают. Я же жила в «Городе Создателя». Знаю. Там такое сплошь и рядом. А в больших городах и никому-то дела до соседей нет.
– Ишь, как за всех всё решила. Всё устроила, – злился уже Капа. Он был раздражителен, и Ива подумала о том, что вряд ли человек, настолько не контролирующий свои низшие эмоции способен войти в такую, приближенную к самому небу хотя бы по своей архитектуре, структуру как КСОР. Он же был по-деревенски не отёсан, пусть и по столичному приодет, часто примитивен в проявлениях там, где необходимо быть тоньше, проявлять себя сдержанным. Но Ива не могла знать, какие они, люди из верхов? В чём лучше, в чём хуже?
– Что же делать,
– А как будешь ты хорош в мантии великого мага из КСОРа, – льстила ему Ива. На самом деле она никогда не видела никаких мантий со звёздами, понятия не имела о том, о чём и говорила, черпая все сведения из рассказов той же Вешней Вербы.
– Получше многих корявых чурбанов, что там заседают. Уж не хуже точно. Не глупее, – согласился он, прощая ей за комплимент предыдущие обвинительные речи.
Причалили к берегу. Капа помог женщинам выбраться из лодки. Сначала помог Иве. Потом долго ласкал Вешнюю Вербу, давая ей желаемое утешение. Гладил по волосам, по спине, когда упало с неё материнское пальто. Наблюдая со стороны, Ива видела, что Вешняя Верба вызывает у него сочувствие и жалость, некий проблеск былых чувств, если уж и не любовь. Как было бы правильно, устрой он девушку, как подобает в её положении. Но сделает ли он так, Ива не знала. Она была доверчива, как и Вешняя Верба, а Капа был как раз вероломен и жесток.
Девушки направились по подсохшей уже дороге в сторону холмов. Капа остался у переправы. Долго смотрел им вслед, а потом направился к ветхому дому стража переправы. В его заплечном рюкзаке были книги. Он не желал попусту тратить время.
Однажды в столичной толпе среди людей просто гуляющих, деловитых, суетливых, изукрашенных и вполне себе серых, таких и сяких, Радослава кто-то окликнул.
– Венд! – он инстинктивно обернулся, но тут же посмеялся сам над собою. Просто случайное звуковое совпадение непонятного обозначения чего-то или кого-то. Пройдя ещё какое-то время, он почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Не ожидая того, он обернулся и встретился с глазами человека, которого он не знал. А глаза его были ему будто бы и знакомы. Умеренно-рослый, коренастый, длинноволосый, с пышной короткой бородкой и бледный, он показался ему безумным.
– Простите, – пробормотал человек, – простите ради Создателя. Но такое сходство потрясающее. Которого не может быть. А оно есть. У вас так не бывает? Походка, рост… Только вот волосы, борода, конечно… Шикарная шевелюра, и борода что надо! А так-то… Да и не бывает такого. Если только не принять во внимание, что…
– Это вы крикнули только что «Венд»? – спросил он, вглядываясь в него и не узнавая. Нет, не знал он этого парня. Не видел никогда прежде. Тут у него и вообще было очень мало знакомых. Все знакомства были чисто бытового свойства и поверхностные, чисто практические.
– Я ничего такого не кричал, – пробормотал парень, продолжая вглядываться в лицо Радослава так, как делают только безумцы.
– Может, вам нужна какая-то помощь?
– Нет! Нет! – И молодой человек бросился в сторону, после чего пропал из виду, смешавшись с толпой. Только его ботинки, огромные и серебристо-пыльные мелькнули как-то сами по себе, словно бы в отрыве от того, чьими они и были… И тут! Радослав встал, толкаемый людским потоком, а когда очнулся и бросился следом, то найти этого человека не смог. Он даже не запомнил его одежды. Только ботинки. А в них и была разгадка человека. Это же были универсальные ботинки космического десантника. Не местные, а произведённые на планете Земля в супер современных концернах по изготовлению универсальной одежды для космических странников. Он сел на какую-то каменную скамью, прилепившуюся у дерева, зачахшего от того, что его корневая система была повреждена дорожной опорой. На дереве почти не было листвы. Не было тени, а местное светило раскалилось добела в этот летний полдень. Глаза… Глаза приёмного сына Разумова Рудольфа Горациевича – необычные, сине-фиолетовые и запоминающиеся в силу их красоты и яркости. Фиолет! Арнольд Фиолет. Но ни Кук, ни Радослав и понятия не имели, кто должен был встретить их на звездолёте «Пересвет» – корабле малой вместимости за границей Солнечной системы, и не встретил. За годы, прошедшие после возвращения с Паралеи, существование молоденького в то время Фиолета, почти мальчика, было забыто им на годы. Арнольд Фиолет прибыл незадолго перед тем, как
Он связался с Куком, уже прибыв к себе в столичный пригород, где и находился его вполне себе буржуазный домишко с обширным садом. Всё рассказал, и Кук, чертыхаясь на его нерасторопность, велел ждать к себе.
Ландыш с аккуратным, но заметно выпятившимся животом, а прошёл год, как они тут заселились, сидела в саду в тряпичном шезлонге, в белом платьице из чудесного натурального батиста, и играла в детскую игру, держа в руках маленький планшет. Над её головой, над отросшими пепельными волосами пели птицы в ажурной тени высокого дерева липы. Абсолютно земное дерево, абсолютно земная тень, абсолютно земные птицы. Юная беременная будущая мать – абсолютно земная женщина ждала своего первенца. Но вокруг простиралась не Земля. Он подошёл и поцеловал её в макушку. Она протянула руки назад, пытаясь его обхватить.
– Ландыш, – сказал он, – я ужасно скучаю по нашим милым любовным играм. Как ты могла так быстро лишить меня единственной, оставшейся для меня здесь радости?
– А помнится, – ответила она, – я тебе надоедала. И вдруг такое заявление, – она встала и обняла его уже по-настоящему. – Я готова, – прошептала она, – дать тебе радость, хотя и несколько неполноценную. Старый мой похотливый муж.
– Какой же я старый? Ты вокруг-то посмотри. Я едва выгляжу на здешние сорок лет. Я же юноша по здешним понятиям. А по настрою так и вообще мне двадцать. На меня бабочки местные глазеют так, что дрожь бежит по моим членам.
– По каким таким членам она у тебя бежит? – спросила она с неудовольствием. – Разве у тебя их несколько? Порочный ты многочлен. Да ещё твоя ужасная бородища! Волосы на голове светлые, а борода тёмная. Ты такой стал урод с этой бородой, что иногда я не хочу тебя любить, – закапризничала она. – Я хочу ласкать своего прежнего гладковыбритого Радослава. Я не хочу такого вот жёстко бородатого Пана! У меня пропадает влечение. Я избалована нашей утончённой цивилизацией, и мне для полноценной любви нужен комфорт, и вокруг и в твоей внешности. Тут вокруг все дикари. И ты выглядишь как дикарь. А я не дикарка.
– Ландыш, ты как была, так и осталась недоразвитой пошлячкой, – засмеялся он. – Я не могу быть не как все. Тут только кастраты неполноценные ходят без бороды, да дети. Я тоже могу сказать тебе, что ты мне не нравишься.
– А какой у тебя выбор тут?
Кук прибыл с блондином Костей и с Андреем Скворцовым. У Андрея борода была лопатой, что вызывало у Ландыш неизменный смех. Волосы на голове он всё же подбривал, не желая отращивать их ниже ушей, чтобы совсем уж не походить на древнего служителя культа. Костя имел бородёнку слабоватую, коротенькую и белёсую, поэтому к нему Ландыш – противница обильной архаичной волосатости была более снисходительна. Шутки шутками, но во время жизни тут Ландыш ощутимо охладела к Радославу. Любила его редко. Даже, можно было сказать, не любила вовсе по сравнению с первыми месяцами их семейной жизни. К нему приходила только тогда, когда у них оставались гости, – Кук, Костя или Андрей. Для чего-то ей хотелось показать им, что она любящая жена. Она ложилась рядом, долго теребила его бороду и шептала, – Ты рад мой бородатый Пан, что твоя нимфа пришла утолить твою зверскую похоть? – и добавляла. – Путь Кук завидует чужой страсти.