Космический Гольфстрим
Шрифт:
Последнее слово Нескубы перед голосованием. Встал статный, но словно немного увядший. Провел ладонью по лбу, заговорил медленно:
— Здесь было верно сказано — курс корабля держит электроника. Но это же никак не снимает моей вины. Я должен был внимательно контролировать систему навигации — точно так же, как и систему жизнеобеспечения. Вы только не подумайте, что я потерял надежду и все мне безразлично. Совсем наоборот. Локационный график дает основания надеяться, что «Викинг» проскочит между Сциллой и Харибдой.
«Такое впечатление, что у него появился комплекс вины и обреченности, — подумала Эола. — К чему эти жесты? Хотя, может быть, такая его позиция тронет
Эола посмотрела на своих коллег и многих не могла узнать: хмурые, насупленные лица, глаза отводят в сторону. Таких, пожалуй, растрогаешь… И даже вот этот, заросший, кажется Ротнак, который снует между рядами, раздавая листки для голосования, даже и он дышит неприязнью, недоброжелательством. Почему они так настроены? Какие неприятности причинил им Нескуба? Не иначе нарушен закон совместимости. Слишком долго одни и те же физиономии.
И к ней тоже подошел Ротнак — словно не замечая Нескубу, молча сунул в руку бумажонку, и ей показалось, что вовсе не бумага эта, а огонь жжет ей ладонь. На листке всего две фразы, одну из них надо зачеркнуть:
«Считаю капитана Нескубу виновным».
«Не считаю капитана Нескубу виновным».
Отвернулись люди друг от друга — прячутся с этими бумажками. Да чего тут еще колебаться? Не виноват он, нисколько не виноват, ни на ангстрем! [5] Зачеркнула строчку, искоса глянула на соседей — что на их лицах? Отнесла свой листок ящик на краю сцены, — вернулась на свое место. Через силу улыбнулась мужу, мол, что ж, увидим, каков будет результат, ждать осталось уже недолго. Алк демонстративно опустил свой листок последним.
5
Стомиллионная часть сантиметра.
Настраивалась оптимистически, но чем меньше оставалось времени — уже подсчитывали бюллетени! — тем больше охватывала ее тревога. Мысли метались в разные стороны, и невозможно было их удержать. Но вот шум утих. Объявляют результат… Виновен? Капитан Нескуба признан виновным большинством… в один голос! Это голос Алка перевесил, это его каинов камень… Получается, он один решил дело? С ума сойти! Она вскочила с места, крикнула:
— Я требую переголосовать! Почему это один голос Алка…
Нескуба положил ей руку на плечо, мягко усадил на место:
— Не надо, Эола. Это твой голос перевесил…
— Что? — обернулась она к нему с перекошенным лицом. Что ты сказал?
— Я видел. Ты зачеркнула вторую строку.
Эола не села, а упала на стул. Она, она перепутала строки! Капитан сидел молча, не мешая ей плакать.
До «Всякой всячины», как прозвали один из грузовых отсеков, переполненный разным инструментом и всяческими приспособлениями, Нескуба шел твердым шагом. Теперь, когда он стал «пассажиром», появилось у него много свободного времени, вот и решил заняться живописью. А краски лежали во «Всякой всячине». Как художник-любитель Нескуба еще в студенческие годы пробовал силы в пейзаже, и не без успеха. Так почему бы не взяться за кисть здесь, на борту «Викинга»? Чтобы никому не пришло в голову, что Гордей Нескуба пал духом. Этого еще не хватало!
Эола едва поспевала за ним. Вдоль узкого коридора стояли все, свободные от вахты, а многие даже с дежурства ушли, чтобы посмотреть на них. Ох уж это человеческое любопытство!..
Когда Нескуба проходил совсем рядом, глаза опускались. Один только Алк смотрел прямо.
Нескуба нахмурился, поправил берет, на котором блеснула золотом капитанская кокарда — пылающее солнце, — и молча прошагал дальше. «Хорошо, что сила тяготения не увеличивается и можно идти нормально, — подумал он, оглянувшись на Эолу. — А то бы ползли согнувшись… Этого еще не хватало!»
— Внимание, внимание! — громко провозгласили динамики. Нескуба и Эола замедлили шаг. — Последние наблюдения показывают, что «горловина» имеет тенденцию к расширению.
Лица всех, в том числе и экс-капитана и его жены, просветлели. «Горловина» расширяется — да это же надежда на спасение!
— Всем занять свои места! — раздалась команда Павзевея. Немедленно по местам!
«Проскочим? Удара не будет? — думал Нескуба. — Удивительная черная дыра… Неужели она пуста? А может быть, это совсем и не черная дыра? Но откуда же такое тяготение?»
Мысли Эолы закружились в другом направлении. Раз теперь обстоятельства меняются в лучшую сторону, значит…
Нескуба решил не возвращаться в каюту и продолжал свой путь по опустевшему коридору в сторону «Всякой всячины». Он нажал кнопку, люк отошел в сторону, и они с Эолой забрались в тесную каморку, такую тесную, что негде было повер нуться. При свете тусклой лампы лоснились контейнеры, ящики, трубы, разноцветные коробки.
Нескуба присмотрелся к наклейкам и вскоре отыскал продолговатый ящик с красками. Неторопливо вытащил его, но открывать не спешил. Думал только о переданной информации. «Горловина» расширяется… Интересно, что бы это могло означать?
Оба молча сели на ящики. Нескубу охватила неожиданная нежность, он притянул Эолу к себе и вдохнул такой привычный и всегда такой приятный запах ее волос. Вспомнились почему-то летние вечера на Украине, зеленые берега Днепра — какое это счастье ощущать нежное, ласковое тепло воздуха, слышать плеск волн!.. Он и в Риге, куда поехал учиться, не мог забыть родного Днепра, а широченные плесы Балтики всегда напоминали ему величественную реку. И вот теперь плыли перед его взором лунные вечера, как легкокрылые яхты. Он прижимал Эолу к себе, а память воссоздавала картины далекого прошлого. Да и на самом деле — разве тот хлопец он сам? Шло время, и юноша постепенно, но неотвратимо становился другим, и его тогдашнее состояние удерживалось только в памяти, да и то все больше теряя четкость. Наукой установлено, что за восемь лет в процессе ассимиляции и диссимиляции возобновляются все клетки в организме. Человек, внешне оставаясь тем же, становится другим. А его «я» — разве оно неизменно на протяжении жизни? Tempora mutantur et nos mutamur in illis [6] .
6
Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат.).
Внезапно его охватила слабость, в ушах зашипело, и его начало клонить как-то набок, он словно провалился в черный хаос. Силы его покинули, и тело казалось теперь ватным, тряпичным, пуховым.
Очнувшись, Нескуба увидел (сперва как в тумане, а потом яснее), что и с Эолой произошло то же самое: она упала на колени, одна рука ее повисла плетью до пола, другая как-то странно, безжизненно лежала на ящике.
— Что с тобой? — он тронул ее за плечо. Она раскрыла глаза, бессмысленно посмотрела на него. — Тебе плохо?