Космический шулер. Ретиф
Шрифт:
— Ни о каком возвращении не может быть речи, — мрачно сказал он. — Не могу я бросить леди Андрагорру в беде.
— Тогда отправляйся на поиски. Только куда ты пойдешь? — O'Лири закрыл глаза, повернулся три раза вокруг оси, остановился и вытянул руку. — Вот сюда.
— В принципе, — заявил он, делая первый шаг, — разговаривать самому с собой даже полезно. Во-первых, с умным человеком и поговорить приятно, а во-вторых — один ум хорошо, а два — лучше.
— Ты забыл добавить, что тебе некого будет винить за дурацкий совет.
— Зато я помню, что так ведут себя шизофреники.
— Подумаешь!
Лафайет отправился в путь, прихрамывая то на правую, то на левую ногу: обе лодыжки были слегка растянуты после прыжков, падений и бега прошлой ночью. Постепенно лес начал редеть, а кустарник, наоборот, стал гуще. Вскоре O'Лири очутился на каменистом склоне горы, где росли одинокие кедры. Накрапывал мелкий дождик, и колючие капли били по онемевшему лицу, попадали в глаза и стекали за воротник. Через пятьдесят футов склон горы закончился бездонной пропастью. Лафайет осторожно подошел к ее краю, посмотрел вниз, но не увидел ничего, кроме густого тумана.
— Замечательно! — воскликнул он. — Лучше не придумаешь! Впрочем, мне так не везет; что этого следовало ожидать. Неудивительно, что старушка улетела на помеле без помела и жужжала как муха.
— Делать нечего, придется тебе идти по краю, пока не увидишь дороги, тропинки или лестницы, ведущей вниз.
— Ты забыл об эскалаторе и фуникулере.
— Верно, сплоховал малость. Итак, — энике, бенике, сика, леса, энике, бенике… это сюда!
Лафайет пошел направо. Спустя час, в течение которого он спотыкался, падал и один раз чуть не свалился в пропасть, никаких изменений не произошло.
— Совсем ты расклеился, O'Лири, — тяжело дыша, пробормотал он. — Всего несколько лет назад ты скакал бы здесь как молодой козлик.
— Но ведь я привык к легкой жизни, так что нечего себя винить.
— В таком случае, пусть это послужит тебе хорошим уроком.
Ветер усилился, дождь стал хлестать сильней. Спотыкаясь на каждом шагу, Лафайет продолжал упорно идти вперед. Его руки и ноги окончательно онемели от холода.
Он молча прошел еще с полмили и остановился передохнуть и провести очередное совещание.
— Осталось совсем немного, — с фальшивой уверенностью заявил он, растирая посиневшие уши. — Вот увидишь, я обязательно…
БИИ-бип, БИИ-бип, БИИ-бип. Негромкий звук раздавался совсем рядом.
Лафайет осторожно огляделся по сторонам, но ничего не увидел.
— Слушай, ты! Я согласился с тобой разговаривать, но по-человечески, а не азбукой морзе! — Он яростно принялся тереть уши.
БИИ-бип, БИИ-бип, БИИ-бип. Звук стал резче, отчетливее.
O'Лири посмотрел на руки. Перстень герцога Родольфо подмигивал ему со среднего пальца. Рубиновый свет то вспыхивал, то гас…
— Эй! — слабым голосом произнес Лафайет и приложил перстень к уху. Бибиканье усилилось.
— Оно что-то не делало этого раньше, — подозрительно сказал он, глядя на рубиновые вспышки.
— А вот сейчас делает, — последовал презрительный ответ. — И наверняка неспроста.
— Может… может, это какой-нибудь маяк или пеленгатор, как в самолете?
— Все может быть. Надо проверить. Лафайет осторожно прошел вверх по склону, прислушался…
Би-БИИП, би-БИИП, би-БИИП.
— Ага! Значит, я сбился с курса. — O'Лири вернулся на прежнее место и осторожно пошел вперед по самому краю пропасти. Перстень начал издавать ровный гудящий звук.
— Так я и знал! Все в порядке! Интересно, куда я приду?
— Тебе не все равно? Куда угодно, лишь бы убраться отсюда!
Низко пригнув голову, прищурившись, Лафайет продвигался к неизвестной цели, прижав перстень к уху, и, перебравшись через несколько поваленных стволов, неожиданно оказался в пустоте. Судорожным движением он попытался ухватиться за небо, но в следующую секунду почувствовал ветер, свистящий в ушах с ураганной силой. Склон ущелья понесся вверх, как скоростной лифт. O'Лири успел заметить огромную белую цифру 21, затем 20, 19… и в это время гигантская теннисная ракетка размахнулась и ударила по нему, посылая на другую половину поля, а тысячи болельщиков взревели в одно горло.
Седьмая
Кто-то спутал его спину со старым пыльным ковром, который необходимо было тщательно выбить тяжелыми дубинками. В груди работала бригада рабочих, заливающих дорожные выбоины кипящим асфальтом. Головой почему-то играли в баскетбол, а глазами — в настольный теннис.
— Кажется, очухался, — раздался над его ухом чей-то голос.
— Стонет, совсем как здоровый.
— Тебе виднее, Кроль. Помрет — доложишь. Послышался звук удаляющихся шагов, скрип двери. Лафайет осторожно открыл один глаз и увидел идеально белый потолок с лампами дневного света. Стараясь не обращать внимания на гарпун, которым его шею пригвоздили к подушке, он поднял голову. Невысокого роста толстячок с добродушным лицом и огромным носом тревожно следил за каждым его движением.
— Ну ты даешь, парень, — сказал он. — Как дела?
— Болтошка! — воскликнул Лафайет слабым голосом и бессильно откинулся на подушки.
— Вот те на, иностранец! — проквакал голос. — Прости, Везунчик, меня не говорить хангарски по, понимать ты?
— Конечно, никакой ты не Болтошка, — дрожащим шепотом произнес O'Лири. — Все мои друзья в этом кошмарном сне как две капли воды похожи на тех, кого здесь нет.
— Э, да ты умеешь говорить по-человечески! Ну и заставил ты меня поволноваться, приятель. Я еще ни одного клиента не потерял, а сейчас чуть было не открыл счет. Ну и торопыга ты, Везунчик, даже лифта не дождался!
Толстячок вытер потное лицо огромным краевым платком с вышитой зелеными буквами монограммой.
Лафайет посмотрел по сторонам. Стены из слоновой кости, мраморный пол… кондиционеры…
— Что случилось? — спросил он, безуспешно пытаясь принять сидячее положение.
— Да ты не волнуйся, Везунчик, — ответил толстячок. — Док говорит, ничего страшного, будешь, как новенький.
— Я… у меня что-то с памятью, — сказал O'Лири. — Я свалился в шахту лифта? В этой глуши? Толстячок бросил на него удивленный взгляд.