Космогония и ритуал
Шрифт:
Выманивание-убийство (опространствование) в Ригведе описывается как истощение начальной полноты. Ср. следствия убийства Вритры: Поникла жизненная сила у той, чей сын — Вритра (I, 32, 9а). Таким образом, в один семантический ряд с „выманиванием“ и „убийством“ может быть поставлено и „истощение“ как следствие открытия центра, что также объясняет пребывание хтонического чудовища именно в центре или около него (в качестве стража). В связи с истощением значимо пространственное положение Вритры по отношению к его родительнице: С в е р х у — родительница, в н и з у был сын (I, 32, 9с). „Сверху“ и „внизу“ можно интерпретировать как по одну сторону и по другую. Убийство Вритры имеет своим первейшим результатом снятие хтонической „сжатости“, которое сопровождается „истощением“, т. е. аннулированием первоначальной полноты. Вритра в функции ее охранителя может рассматриваться как своего рода „печать“ на сосуде, снятие которой приводит к освобождению „сдавленной“ в нем „субстанции“. Ср. открытие кентавром Фолом сосуда, оставленного Дионисом (Diod., Bibl. his., IV, 12). Распространившийся запах священного напитка вызывает безумие кентавров, т. е. пробуждает хтоническую стихию. Поэтому следующим актом становится убийство, т. е. успокоение разбушевавшейся стихии, введение ее в нужное „русло“ и устранение элементов, не поддающихся структурированию.
Всякая двойственность
465
В отношении Гигантов следует обратить внимание на их неправильное рождение из пролившейся на землю крови Урана (Hes. Theog., 183–186).
466
Ср. действие мертвой головы Горгоны Медузы на Атланта: К нему лицо протянул он Медузы. / С гору был ростом, горой стал Атлант (Ovid., Met., IV. 655–666). Можно также предположить, что хтонические существа бессмертны, поскольку сохраняют в себе божественное начало (очищенное, световое), которое аннулируется по причине хтонизации, происходящей в результате непосредственного соприкосновения с чисто хтоническим (смертным) элементом, представленным в данном случае головой Медузы.
Возобновляющееся на каждом новом этапе космогонического процесса ритуальное убийство можно рассматривать как prima causa этого процесса вообще. Весьма показательна в этом отношении аккадская Теогония Дунну [467] . Текст строится по следующей схеме: некто убил своего отца и взял в жены свою мать/сестру, т. е. теогония представляется как серия убийств и инцестов. Убийство и инцест, который фатально приводит к другому убийству, являются в ряде случаев „движущими силами“ теогонического и вообще космогонического процесса. Схема Теогонии Дунну может рассматриваться в силу своей „грубой“ элементарности как наиболее близкая к архетипической, центральный элемент которой (убийство и инцест) сохраняется и в более сложных космогонических системах.
467
La teogonia di Dunnu, in: J. Bott'ero, S. N. Kramer, Uomini e d`ei della Mesopotamia, Torino 1922, p. 502–504.
Серия убийств, отмечающих теогоническую и космогоническую последовательности, а также „первичная“ активность героя по отношению к хтоническому чудовищу подводят нас непосредственно к теме р и т у а л ь н о г о н а с и л и я. Сакральный центр мира образуется как результат насилия и убийства [468] . Утверждения Р. Жирара, что «насилие образует подлинное сердце и тайную душу священного» [469] и об опасности сакрального [470] получают р е а л ь н о е содержание в контексте к о с м о г о н и и. Согласиться можно и с другим утверждением Р. Жирара: «Древний религиозный человек приручает насилие, регулирует и вводит его в определенное русло» [471] . Одна из заслуг Индры, убившего Вритру, состоит также в том, что он у т и ш и л текущие сквозь (горы вОды), у д е р ж а л (их) волны (Ригведа, IV, 19, 5 с), т. е. Индре ставится в заслугу не только освобождение вод от замкнутости, но также их организация, вследствие чего они текут р а в н о м е р н о, становясь конструктивными элементами бытия.
468
Ср.: «Вбивание кола в голову змея равнозначно перводеянию Сомы или Индры, который „поразил змея в его логове“» (М. Eliade, Il mito dell'eterno ritorno, cit., p. 27). Убийство змея равнозначно также насильственному проницанию первонепроницаемости, которую он символизирует.
469
R. Girard, Cit, р. 50.
470
Ср.: «Религиозный эмпиризм приходит всегда к одному и тому же заключению: следует держаться как можно дальше от сакральных сил, избегать всяких контактов с ними» (R. Girard, Cit., р. 51).
471
Ibid., р. 37.
В связи с бурностью вод можно вспомнить определение Вритры как того, кого н е л ь з я будить (RV, IV, 19, ЗЬ). Это определение имеет конкретное космогоническое содержание. Демиург творит Вселенную из материала, который он должен упорядочить и оформить [472] . А посему он должен решить, по крайней мере, две „задачи“, и притом одновременно. В противном случае его космогоническая деятельность будет блокирована в самый п е р в ы й момент.
472
Ср. Тимея Платона.
П е р в а я з а д а ч а (деструктивная) — проницать непроницаемое (пробудить „беспробудное“, убить чудовище).
В т о р а я з а д а ч а (конструктивная) — успокоить и ввести в „нормальное русло“ ярость пробужденной стихии, которую нельзя будить [473] .
Подвиги Геракла могут рассматриваться как варианты ритуальной охоты. В этом контексте в высшей степени значительным становится то, что первым деянием Геракла становится убийство Зверя (Немейского льва), а последним — проникновение в запретную хтоническую сферу — в Аид.
473
Убивая Вритру (пробуждая „беспробудного“ змея), Индра решает п е р в у ю задачу. Утихомирив воды, сделав реки легко проходимыми (Ригведа, IV, 19, 6), он выполняет и в т о р у ю. Поэтому о Индре говорится как о верховном Мироустроителе: Ты укрепил на небе солнце (Там же, I, 52, 8d), Ты стал господином высокого (неба) с великими героями. / Все воздушное п р о с т р а н с т в о ты заполнил (своим) величием (Там же, I, 52, 13Ь-с). О сковывающей мировое пространство функции Вритры свидетельствуют следующие слова: когда твоя ваджра, о Индра, / […] с силой разрубила голову / Вритры, у г н е т а в ш е г о оба мира. // Так как, о Индра, земля (увеличилась) в десять раз, / (И) все дни р а с п р о с т р а н я л и с ь народы, / То твоя знаменитая сила, о щедрый, / Мощью (и) разрушительностью (стала) равной небу (Там же, I, 52, 10-11). Отметим и другую деталь: мощь Вритры заключается в его б e с п р о с т р а н с т в е н н о с т и, сила Индры — в п р о с т р а н с т в е н н о с т и. Она возрастает по мере увеличения земли и распространения народа, т. e. расширения организованного пространства. Поэтому Индра в качестве убийцы-устранителя Вритры-препятствия становится богом видимого (заполненного) мирового пространства.
Н а д е в а н и е шкуры зверя отличало инициационные обряды индоевропейских военных братств: «Сущность военной инициации состояла в ритуальном превращении молодого воина в зверя», в «радикальной трансформации образа бытия молодого человека, который в приступе агрессивной и устрашающей ярости отрицал свою человечность и становился похожим на бешеных зверей» [474] . «Посредством надевания звериной шкуры», посвящаемый превращался в зверя, не чувствуя более себя связанным «никакими человеческими законами и обычаями» [475] . Кроме шкуры, существенным элементом ритуала была палица: «Характерные знаки иранских M"annerb"unde (mairiya) были „окровавленная палица“ и хоругвь (drafsa)» [476] . Палица использовалась для ритуального убийства быка. Сходство основных элементов индоевропейского инициационного ритуала с испытаниями Геракла тем не менее не идет далее общей схемы. В мифах о Геракле отсутствует всякая идеализация начального единства с животным миром, которая характеризовала охотничьи ритуалы [477] . Ср. отношение Геракла к диким зверям: «он ненавидел род хищных зверей» (Diod., Bibl. his., IV, 17); «он освободил от зверей Ливию» (Ibid.); «желая сделать Критянам приятное, он освободил остров от зверей» (Ibid.). Эти „исторические“ свидетельства о деятельности Геракла дополнительно подтверждают общую а н т и х т о н и ч е с к у ю направленность его деятельности, а также ложность интерпретации Геракла как Господина зверей [478] . К ненависти к зверям следует присоединить и ненависть Геракла к «беззаконным людям» (Ibid., IV, 17), т. е. к тем самым „молодым волкам“, которые не чувствовали себя связанными „никакими человеческими законами и обычаями“. Сам по себе факт м о р а л ь н о г о отношения к своей деятельности резко противопоставляет Геракла „двуногим волкам“, которые по своей кровожадности превосходили „волков с четырьмя лапами“.
474
М. Eliade, I daci e i lupi, cit., р. 14.
475
Ibid., р. 15.
476
Ibid., р. 16.
477
Ibid., р. 21.
478
К Господину зверей возводит Геракла В. Буркерт (Cit., pp. 125-156).
Элиаде говорит о мифологии волка: «Все эти мифические креатуры имеют свое происхождение в религиозном универсуме примитивного охотника, который определяется мистическим единением между охотником и его добычей […] Хищный зверь есть образцовый охотник. Другой важный аспект представлен инициационным ритуалом и мифом, который его оправдывает: Первоживотное убивало людей с тем, чтобы возродить их посвященными, т. е. преобразованными в охотников. В конце концов Животное убивается. Это событие и переживается реально в обрядах инициации. Однако, надевая шкуру зверя, посвящаемый возрождается более не как человеческое существо, но как Первоживотное» [479] . Этот ритуальный „сюжет“, однако, можно истолковать несколько иначе. В какой-то момент древний человек из добычи сам становится добытчиком-охотником, т. е. з а м е щ а е т зверя [480] . Это замещение сопоставимо с замещением естественной пещеры искусственным жилищем. И в том и в другом случае присутствует единая схема замещения, где не-естественное становится на место естественного. С этого момента и начинается человеческий путь. Отдаление от „природного“ открывает, по крайней мере, две возможности интерпретации.
479
М. Eliade, I daci e i lupi, cit., pp. 21-22.
480
С точки зрения архаического человека эта „перемена ролей“ (превращение из добычи в охотника) оценивается как событие сверхъестественного порядка, ср.: «охота […] никогда не рассматривается как что-то в себе самом естественное, она, подобно войне и охоте за головами и сходным с ними образом, была введена впервые мифическим существом» (Ad. . Jensen, Cit., pp. 92–93).
П е р в а я в о з м о ж н о с т ь: первоначальное до-человеческое (естественное) состояние идеализируется. Соответственно, убийство Первоживотного, должно было иметь значение обратного замещения, где человек замещает животное, полностью с ним отождествляясь.
Ритуал представляет идеальную схему мифической реальности. В первом замещении происходило превращение добычи в охотника, т. e. некое естественное существо теряло свое естественное качество добычи и приобретало не-естественное для себя качество охотника. Другими словами, естественное состояние — „добыча“, а не-естественное — „охотник“. Это означает, что человек есть охотник, поскольку он — человек. Как естественное существо (не человек) он есть добыча. Поэтому обратное движение к зверю, в конце которого предполагается возвращение к естественному состоянию при сохранении приобретенного человеческого качества охотника, есть не более как иллюзия и ложная интерпретация.
В т о р а я в о з м о ж н о с т ь. В первом случае движение к зверю совершается с целью его замещения. Посвящаемый приближается к зверю и убивает его, сам становясь зверем. Но убийство зверя может означать и преодоление „остаточного“ (хтонического) начала. Ритуал инициации и связанные с ним „неестественные“ испытания в данном случае определяются необходимостью удержания-укрепления посвящаемого в не-естественном человеческом состоянии и противодействия естественной энтропии, вследствие которой происходит распад человеческой формы.