Космонавты живут на Земле. Книга 2
Шрифт:
Алеша снял с крючка шуршащий плащ, отдающий еле уловимым запахом духов, и накинул на ее плечи. Нечаянно притронулся к холодному локтю.
– Я вас, как маленькую, — засмеялся он напряженно.
– Дядя Алеша, — потребовала Наташа, — садись ко мне ближе, а то холодно.
– Вот и попробуй не подчиниться, — развел он руками.
Наташка прислонилась к нему теплым тельцем, раза два зевнула и как-то сразу обмякла. А за окном была уже ночь, густая, как деготь. На весь вагон горела всего одна тусклая лампочка у выходной двери. Середина вагона, где они сидели, тонула во мраке. Алексей уже не видел лица Лидии, одна лишь прическа, высокая и пышная, выделялась над головой. Опасаясь потревожить засыпающую дочь, Лидия чуть наклонилась вперед, тихо-тихо сказала:
—Видите, какая она у меня... слабенькая еще совсем. Не стоило бы ее сегодня брать, да врачу показать надо было.
Оттого, что она была так близко и перешла на шепот, у Алексея знобко забилось сердце. Он видел, как с ее плеча сползает плащ, и не вставая — только руку протянул — поправил его. И опять, хотел того или не хотел, коснулся пальцами ее обнаженной руки. «Что это? — спросил он себя. — Почему мне так приятно сейчас и нет ничего вокруг: ни скорости этого допотопного паровозика, ни сонной степи за окном, ни звездного неба? Только я и она. Да Наташка, теплым комочком уткнувшаяся в бок. Я и Лидия. Неужели это и есть любовь? Словно невидимые импульсы идут от меня к ней и от нее ко мне. Телепатия, наука двадцатого века, да зачем ты мне нужна, если и так все ясно? Когда-то влюбленные пели под окнами девушек серенады, выходили за них на рыцарские турниры или, объясняясь в любви, становились перед ними на колени. Смешно! Наш жестокий космический и атомный век сбросил в архив эти старомодные понятия. Обычаев нет, а любовь осталась. И если она настоящая, то нисколько не меньше и не мельче. Наверное, поэтому и кровь бьет в виски. Кто-то должен из нас сказать сегодня первое слово. Обязательно сегодня. Лидия — женщина. Ну и что же? Разве это тебя должно останавливать? Чем же она виновата, если пережила такую драму? Постой, постой. А что, если она по-прежнему любит своего погибшего мужа и ты не сумеешь заглушить в ней этого чувства? Она будет говорить тебе о любви и думать о нем, подставлять губы для поцелуя и вспоминать поцелуи прошлых лет? Нет! — яростно остановил себя Алексей. — Разве по одним ее глазам не видно, что в ее жизни наши отношения — новое. Слышишь, Лида. Я никогда, никогда не потребую, чтобы ты снимала со стены портрет своего погибшего мужа, как это сделал когда-то мой отчим Никита Петрович, велевший матери убрать портрет моего отца, сгоревшего в танке. Наташка должна знать правду. Но я сделаю все, все, чтобы горе, поселившееся в тебе, не было вечным. Муж... Ну и что же? А если бы он был жив, а я бы встретил Лиду, и мы бы вот так смотрели в глаза друг другу, смотрели и все понимали? Если бы так же нетерпеливо стучала в виски кровь и было боязно от мысли, что я могу ее потерять? Разве бы я отступился от нее, зная, что пришло настоящее и большое чувство? Да нет же! Лида опять молчит. Что она думает обо мне?»
Мрак все плотнее обволакивал их обоих. Лидии казалось — она не видела таких ярких и крупных звезд. Сколько же времени она вообще не смотрела на звезды!
«Однако при чем тут звезды? — морщит Лидия лоб, будто она школьница и решает необыкновенно трудную задачу с иксами и игреками. — Рядом сидит Алеша. Как он нежно поддерживает левой рукой плечо Наташки. Интересно, если бы он стал моим мужем, полюбил бы он ее, как родную, или нет? Мужем?.. Да откуда ты взяла, наивная, растерявшаяся в жизни женщина? Неужели в мире так мало свежих, молоденьких девчонок, достойных этого добродушного парня? Но почему же он тогда так охотно встречается в эти дни со мной, дарит Наташке игрушки? Вот и сейчас ласково прижимает ее, сонную, к себе».
Ой как трудно было Лидии проводить грань в своих размышлениях между мечтами и реальностью! И как не хотелось ей, даже мысленно, отдавать Алексея во власть тех девчонок, которые были, но ее убеждению, его достойны. «А чем они меня лучше? — парировала она. — Тем, что не испытали и десятой доли моего? А может, я, так много пережившая, в десять раз ему дороже. Да и сумеют ли они любить его, как я? Первый раз после смерти Николая встречаю человека, которому можно довериться».
Звезды напористо лезли в квадрат окна, молчаливые и холодные. Лидия неотрывно смотрела в ночное небо, такое чарующее и далекое. И Алексей, будто они сговорились, тоже любовался ночным небом. Сказал:
—Странное дело, Лида... Вы видите группу вот этих бледноватых звезд, что вытянуты спиралью? Совсем как браслет от часов. Это Млечный Путь, или, иными словами, та самая Галактика, в которую входит и наше Солнце. И если смотреть на нас откуда-нибудь с Юпитера или Сатурна, то что мы такое? Всего-навсего мерцающая звезда. А наше солнце, которому мы ежедневно умиляемся... Оно тратит около двух миллионов лет, чтобы замкнуть орбиту вокруг Галактики. Страшно даже подумать, что галактический год — это двести миллионов наших обыкновенных годиков. С точки зрения этого календаря человечество не просуществовало и двух суток.
Лидия недоверчиво усмехнулась:
—Алеша, да откуда вы знаете это?
Он тряхнул головой, будто обрадовался, что вспомнил:
– Так. Приходилось. Мы же, летчики и парашютисты, к звездам поближе, чем такие земные пешеходы, как вы с Наташей.
– Что же тогда, по-вашему, человеческая жизнь с точки зрения этих масштабов?
– С точки зрения Солнца, что ходит вокруг Галактики двести миллионов лет?
– Да.
– Пылинка, — весело ответил он. — Но мы от этого не унываем. Раньше мы считали, что человек — царь природы только на земле, а теперь подбираемся и к космосу.
– Может, наши потомки и к солнцу подберутся?
– Опасаюсь, что нет. На его поверхности шесть тысяч градусов. Зачем нам лезть в такое пекло?
– Конечно, — засмеялась Лидия, — нам и на земле дела хватит.
Они помолчали. Поезд промчался мимо какого-то полустанка, и желтые огни косо перечеркнули окно. Наташа забормотала во сне. Алексей поправил завернувшееся на ее холодных коленках платье. Поймал себя на мысли, что снова ему хочется протянуть руку вперед, столкнуться как бы нечаянно с рукой Лидии. Словно прочтя эту его мысль, невидимая во мраке Лидия промолвила:
– Я уже отогрелась, Алеша, Возьмите плащ. Вы тоже замерзли в одной рубашке. Да и Наташка...
– Я-то ничего, — тронутый ее заботой, возразил Алексей, — а вот Наташа, та действительно. — И сжал в потемках ее ладонь неповинующимися твердыми пальцами. Лидия ответила слабым пожатием. Он ощутил на ее руке шершавые утолщения.
– Это мозоли, — неестественным от напряжения голосом сказала Лидия. — Я же все сама делаю, да и по косметическим кабинетам ходить некогда. Видите, какая я совсем не светская женщина.
Он сильнее пожал ее руку, сказал:
—Вы — хорошая.
Лидия сделала вид, что не расслышала.
—Сейчас будет Гирей, — вспомнила она, — потом Новая и Степновск. — Отдернула руку и, словно извиняясь за это резкое движение, ласковым грудным голосом повторила: — Плащ-то возьмите.
Горелов покрыл Наташку шуршащим Лидиным плащом и опять уловил исходивший от матери запах ее духов.
Поезд опоздал с прибытием в Степновск на час. Когда в окне замелькали перронные огни и, лязгнув буферами, старенькие вагоны замерли под усталый вскрик паровоза, Лидия обеспокоенно кивнула на спящую дочь:
– Давайте ее будить.
– И не думайте, — запротестовал Горелов, — девочка только-только разоспалась, а вы...
– На руках понесу.
– Так она уже школьница, — не сдержала женщина счастливого смеха, и Алексей понял, как она сейчас хочет, чтобы он на самом деле вынес Наташку из вагона на руках. «А вдруг кто из наших забрел в это время на полустанок?»— поморщился он и тотчас ощутил, как какой-то неведомый голос с вызовом спросил: «Ну и что же? Вот ты уже и испугался, что кто-то что-то о тебе подумает». «Да нет же, вовсе нет! — возразил он этому голосу. — Пусть хоть сам Андрюшка Субботин увидит, первый наш пересмешник. Чихал я и на его остроты!»