Космонавты живут на Земле. Книга 2
Шрифт:
Колычев снял с головы шляпу, стал ею обмахиваться. По его лицу блуждала неуверенная улыбка.
«Да, братец ты мой, как же ты это в самом деле? — покосился на повеселевшую дочь и прибавил: — Одпако, как мне кажется, здесь сейчас мне делать нечего. Вы прекрасно обойдетесь и сами!»
После его ухода Иришка шагнула ко мне, встала на цыпочки и, как тогда в море, попросила:
«Павел Иванович, добрый, хороший, поцелуйте меня».
«Да здесь же люди, Иришка!»
«А разве людей бояться надо?»
Вот и вся история, Алексей Павлович. Через две недели увез я Иришку на Север, сыграли мы свадьбу и зажили. Я ей сразу условие поставил: «Если надоем, наскучу, старый черт, — говори прямо. Ни за что на тебя не обижусь». Только она что-то до сих пор не говорит. — Нелидов закашлялся глуховатым смешком курильщика и мечтательно посмотрел на широкую пойму Иртыша в распахнутое окно. — Вот вам длинный ответ на ваш короткий вопрос о неравных браках.
—Целая новелла! — восторженно произнес Горелов.
Нелидов вздохнул:
—Редко я рассказываю об этом. По заказу такие вещи не рассказываются. А вот сегодня понадобилось, и, ничего не поделаешь, поведал.
Алексей загорелыми руками подпер курчавую голову.
—В воспитательных целях, Павел Иванович? — мягко улыбнулся он.
—Может быть, — неопределенно выговорил полковник.
Горелов отнял ладони от подбородка.
– У меня тоже сложно... Лидия. Не хочу говорить о ней пустые слова — чудесная, добрая и прочее. G ней все ясно. А вот стать отцом для Наташки, не скрою... часто думаю — получится ли.
– Получится, — уверенно сказал замполит. — Вы добрый...
Алексей пристально посмотрел на полковника. Чудно! Так неожиданно и так широко распахнул Павел Иванович перед ним свою душу. Никогда бы он не узнал, что у несколько чопорного, всегда такого собранного, не привыкшего бросаться лишними словами Нелидова за плечами такая романтическая история. И подумал Горелов, что каждый человек, великий он или нет, несет по жизни свою собственную, единственную и неповторимую, ни на чьи другие не похожую судьбу. Правит этой судьбой, как гребец, преодолевающий на верткой лодчонке бурную реку. И от того, как уверенно и точно гребец правит веслом, зависит его путь. У смелого будет он прямым и гордым, у человека неровного — извилистым, а у боязливого — и совсем может оборваться.
Нелидов встал и потянулся за фуражкой.
– Однако мы и разговорились же, Алексей Павлович. А ведь я к вам пришел не только за тем, чтобы вы мою лирическую исповедь выслушали. Есть и дело.
– Какое? — спокойно осведомился космонавт.
– Касающееся и вас, и Лидии. Если не секрет, она сегодня дежурит или выходная?
– Выходная, — сообщил Алеша и чуть зарделся от мысли, что так свободно дает о ней справки.
– Это хорошо. Сегодня вечером, — медленно произнес полковник, — вы должны с нею попрощаться.
– Разве я уезжаю?
– Да, уезжаете. Завтра в шесть пятнадцать самолет уходит в Москву. Следом за вами дня через четыре улетит Костров, а через неделю — все остальные. Ну а самое главное узнаете от генерала Мочалова. Настало время действовать, Алексей Павлович.
– Так, — проговорил Горелов бесстрастно, и лицо у него не дрогнуло, не изменилось. Замполит удивился. За годы работы в отряде он привык к тому, что любое известие о приблизившихся сроках запуска космонавты встречали бурным восторгом. Он впервые натолкнулся на ледяное спокойствие. — Так, — повторил Горелов с оттенком грусти. — Приказ... Его надо выполнять. Что ж, уложу чемодан и попрощаюсь.
– Позвольте, — протянул замполит, — вы даже не обрадовались.
Горелов широко развел руки, словно на физзарядке:
– Дорогой мой Павел Иванович! Знаменитый и проницательный инженер человеческих душ. Да откуда вы взяли, что я не обрадовался? Обрадовался и даже очень. Только обо всем этом я уже уведомлен. Получил самую наиточнейшую, притом надежно закодированную информацию.
– Ах да! — воскликнул Нелидов. — Знаю, кто меня опередил. И как это я мог позабыть о вашем опекуне, о Станиславе Леонидовиче!
Оба расхохотались.
* * *
За недолгие дни своей первой запоздалой любви Алексей заметил, что Лидия всегда стеснялась и краснела, если он заставал ее за какой-либо домашней работой. Она немедленно убегала в другую комнату, чтобы поскорее привести себя в порядок. Через минуты две-три выходила к нему, уже поправив прическу, иногда даже успевала переодеться. Сегодня Лидия его никак не ожидала и выбежала на звонок в стареньком выцветшем халатике и клеенчатом фартуке. На ее покрасневших, натруженных руках пузырилась мыльная пена. Дверь на кухню была открыта, и Алексей увидел цинковое корыто, а на табуретке — стопку мокрых Наташкиных трусиков и маек. Лидия смущенно отступила в глубь коридора.
– Алеша?! — произнесла она удивленно. — Но ведь ты же сегодня не собирался приходить?
– Где Наташка? — спросил он с преувеличенной веселостью.
– Уже спит. Десять вечера же...
– А я вот ей конфеты принес, — вздохнул Алексей и посмотрел на красную коробку, которую держал в руках.
– Только ей? — улыбнулась Лидия.
– Нет. И тебе, конечно. Я же знаю, какая ты сладкоежка.
Она спиной плотно прижалась к давно не беленной стене, словно вросла в нее. Сохли капельки влаги на ее руках. Она протянула их Алексею и посмотрела на него пугливо. Синие ее глаза были тревожны.
– Ты уезжаешь? Алексей удивленно отступил.
– Откуда ты взяла? Кто тебе сказал?
– Никто, — призналась Лидия тихо, — но как только ты переступил порог, я сразу поняла: пришел проститься.
– Ничего особенного, Лидочка, — пробормотал Алексей, — я совсем ненадолго.
Он мучительно подыскивал слова, которыми можно было все ей объяснить, и не находил. Он уже понял, что она, привыкшая в жизни к потерям, тонко и точно угадывает его состояние.
– Я вернусь, — сказал он, — и вот увидишь, что скоро. Только я точно не могу назвать дня.