Космопорт, 2014 № 05 (6)
Шрифт:
— Читай, — сказал он, продолжая смотреть в окно. — Читай всё.
— Имя?
— Старш… — он осёкся. — Алеф. Алеф Лоуман.
— Руки покажи.
Алеф поднял руки, и молодой менеджер придирчиво их осмотрел.
— Два противостоящих — отлично. Не фонтан, конечно, но подойдёт. Иди за мной, — он обернулся, и Алеф пошёл за ним вдоль рядов жёстких металлических стульев. — Работа простая, много мозгов не надо. Отсюда, — он указал на спускающиеся с потолка трубы, — выходят поставки. Твоя задача — сортировать. Всё, что может ещё послужить — в зелёный отсек, всё металлическое — в чёрный, стекло — в белый,
— Что? — удивился Алеф.
Менеджер закатил глаза и вздохнул.
— Я говорю — в войсках служил?
— Так точ… То есть да, служил.
— Ну, в общем, тут об этом не вспоминай. Тут все равны, не то, что у вас. Есть и такие, что не служили, поэтому — никакой военщины. Вздумаешь медали напялить или ещё чего — вмиг вылетишь, понятно?
— А откуда ты знаешь…
— Вы.
— Что?
— Вы. Обращайся ко мне на вы, — менеджер развёл руками. — Не я придумал эти порядки, сечёшь?
— Секу, — Алеф сглотнул. — А откуда… вы… знаете, что у меня медали?
— Да тут почти у всех медали. Не удивил, — менеджер подошёл к одному из рабочих мест и выдвинул стул. — Вот — твоё место. Сидишь здесь, с девяти до девяти, обед — час, если куришь, то обед сорок минут, но зато — пять пятиминутных перерывов на перекуры. В туалет ходить можно, но вначале отпрашиваешься у кого-нибудь из менеджеров, понятно?
— Понятно.
— Ну, тогда приступай.
Алеф посмотрел на часы.
— Сейчас же восемь двадцать.
— Ну, значит, будет время заучить памятку, верно?
Алеф посмотрел на памятку.
— Верно.
— Сдача инструкций — через две недели. Не сдашь — до свиданья. Ты как, с памятью дружишь?
— Что? В смысле? — Алеф посмотрел на него.
Менеджер опять закатил глаза.
— Ладно, разберёшься. Если что — я в кабинете. Только не вздумай заходить в рабочей одежде. И так в офисе воняет, окей?
И он пошёл по проходу, виляя задом в чёрных брюках с двумя идеальными стрелками. Алеф сел на свой стул и осмотрелся.
Затем он стал читать памятку.
В восемь пятьдесят восемь кто-то прошёл мимо него и приземлился на соседнее место. Алеф посмотрел направо и его сердце, дёрнувшись, ударило в горло.
— Чич? — спросил он.
Чич повернулся, посмотрел на него и хохотнул.
— Старший сержант Лоуман! И ты тут!
— Я… откуда ты…
— А ты ещё не понял? — Чич наклонился к нему. Верхняя часть черепа у него была квадратная. — Никуда мы не делись, брат! Добро пожаловать обратно в Космический флот!
Сверху что-то ухнуло, и все вокруг зашевелили дешёвыми конечностями, открывая приёмные люки, откуда на операционные столы всё вываливался и вываливался мусор.
Металл — в чёрный блок.
Пищевой — в жёлтый.
Пластик — в голубой.
В двенадцать сорок семь Алеф вдруг замер, протянул конечность и вытащил из груды мусора грязного, исцарапанного космодесантника, с отломанной правой рукой, грязного и жалкого. На плече игрушки он смог различить странного вида «зажигалку» с надписью «С-90», и подумал, что, наверное, кидать такую гораздо сподручнее. Затем Алеф перевёл взгляд на чёрные отверстия блоков.
Всё, что может ещё послужить — в зелёный.
Пластик — в голубой.
И всего на один мимолётный, но прекрасный миг, в тот короткий, сладкий момент, когда космодесантник исчезал в глухой бездне зелёного отсека, Алефу стало чуточку лучше, и он даже слегка улыбнулся, чувствуя,
А затем он перевёл взгляд на стол и продолжил разбирать поставку.
Валерий Воробьёв [8]
Щипач
8
Валерий Воробьёв: родился, вырос и живу в Минске без году полвека, почти без отлучек, хотя с детства мечтал о путешествиях. По образованию — инженер, МРТИ (ныне БГУ-ИР), 1991. Женат, обременён и т. п. Скромно работаю программистом. Хьюго и Небьюла пока не удостоен. Вообще похвастать по жизни особо нечем, да и не стремлюсь.
Большинство людишек остерегается ночного народа. Да и не зря. Поворачиваться спиной к оборотню, бхуту или носферату — глупость для теплокровных. И не только с хищниками осторожничают: редко встретишь чудиков, водящих дружбу с водяными и лешаками, блаженных, готовых крутить шуры-муры с наядами, мазохистов, связавших жизнь с суккубихами. И ни разу не слышал про извращенцев, притерпевшихся к вони зомбей. Хотя у зомбей свои пути-интересы, неупокоенные не пользуются муниципальным транспортом…
А вот щипачи никак не пахнут. И места почти не занимают, росточком-то удались пониже горлумов, в час пик — поди, разгляди, взгляд соскальзывает. И мордочки у щипачей преумильные, ни дать, ни взять — юный хоббитёночск, отличничек, много читает и даже сочиняет стишки. Естественный отбор. Внешняя безобидность — что защитная окраска, глядишь, иной раз такого и бить пожалеют.
Для этой мелкой нечисти час пик — самое время кормёжки. Осуждать чужие пристрастия не берусь: тот трескает шпинат, этот хрумкает саранчу, иные ложками хлебают мозги из живых мартышек. Щипач — сам от горшка, мартышку не осилит. К взрослому, зрелому человеку тоже не полезет, тем, которые лезли, шейки-то посворачивали ещё до ледникового периода. И ребёнком кормиться поосторожничает, за детёныша мамаша на части порвёт. Вот и приспособились потреблять старушек. Этакий тихохонько, в тесноте толкучки, присосётся к вене под коленкой задремавшей бабуси… Та и не заметит, как остаток жизни уходит, уходит, а этот — сосёт, сосёт, и ведь не противно им, приспособились, небось даже вкусно. Что те пишачи-падальщики!
Да и народец-то чаще недолюбливает чужих стариков за их неудобство, особенно в транспорте, особенно в час пик. Бывает, что и заметят, а заступиться — промолчат.
Каждый ищет пропитания как умеет. Кто мается в лейтенантских детях, кто втюхивает лохам плацебо под видом панацеи. Да те же гоблины-ростовщики — не лучше щипачей, жируют на чужой глупости. Пищевая цепочка. А как по-другому? Жизнь. Глупо осуждать. Но этот! В моём троллейбусе! В моём! Как посмел!
Я ухватил мелкого гадёныша за шиворот, оторвал от шеи задремавшего старичка и, раздвигая толпу, потащил к выходу. Децлик (хоть и дурак дураком, никакого разума, одни инстинкты!) почуял недоброе, сбросил умильную масочку, зашипел, оскалился остренькими зубками. Да куда ему! Потревоженный народец, шустро врубился в тему, и теперь каждый норовил побольнее спровадить кровососика к выходу: кто кулачком, кто локотком, а кто и коготками…