Кость от костей
Шрифт:
Мэтти как в тумане подошла к ковру. Си Пи отодвинул стул и последовал за ней. Она ощутила его неуверенность. Парень не знал, что делать и как реагировать. Мэтти отогнула ковер, под которым обнаружился люк. Она потянула за кольцо, и люк открылся.
Внизу оказался узкий длинный деревянный погреб, похожий на гроб. Он много лет простоял без дела и весь запылился, в углах висели остатки паутины и добыча пауков – пустые оболочки мертвых насекомых.
– Он сажал тебя туда? – У Си Пи был такой голос, словно его снова затошнило. – И оставлял там?
– Да. Когда я плохо себя вела.
–
В его голосе слышался гнев, но Мэтти уже не боялась его гнева, как раньше. Его гнев больше не мог ее обидеть. Она снова улетела далеко в своих мыслях, туда, где была в безопасности, где не надо было думать о люке, закрывающемся над головой.
– Слушай, – окликнул ее Си Пи и легонько постучал пальцем по ее плечу. – Ты не была плохой. Ты всего этого не заслужила. Никто не заслуживает такого обращения, кроме, пожалуй, самого этого психа. Хотел бы я посмотреть, как бы ему понравилось, если бы его самого заперли в деревянном ящике.
В этот момент что-то еще внутри Мэтти сломалось, и страх и боль, копившиеся так давно, что она даже не помнила, прорвались наружу приливной волной:
– Я просто хотела домой! Хотела вернуться домой к маме и Хезер. Уильям сказал, что мама отдала ему меня навсегда, что я должна навсегда с ним остаться и теперь ему принадлежу, но я ему не поверила. Я просто хотела домой.
Мэтти заплакала, как не плакала еще ни разу в жизни; казалось, слезы никогда не прекратятся. Она обняла колени и накрыла голову руками; в носу стоял затхлый запах Ящика. Она чувствовала на себе взгляд чужого ей человека, но ничего не могла поделать, чтобы остановить поток горя.
Прошло немало времени, и наконец Мэтти выплакала все слезы и почувствовала себя обессиленной. Она выпрямилась. Си Пи не смотрел на нее, точно стыдился, что стал свидетелем ее срыва.
– Давай закроем люк, – предложил он. – Не нужно на это смотреть.
Он закрыл люк и подтянул сверху коврик, а Мэтти смотрела на него и ощущала пустоту и шок.
– Надо уходить, – проговорил Си Пи. – Спустимся с этой проклятой горы и никогда не вернемся. Давай, соберись. Возьмем кое-какие припасы и подумаем, как вытащить Джен. Я пойду поищу сани, о которых ты говорила.
Он встал и протянул ей руку. Она медлила: внутренний голос все еще твердил, что Уильям разозлится и она не должна говорить с незнакомыми мужчинами. Но она заглушила его, прогнала подальше, где его было неслышно. Мышки Мэтти больше не существовало. Самантой она пока тоже не стала; застряла где-то посередине между ними.
Она взяла Си Пи за руку и твердо встала на ноги.
Глава семнадцатая
Пока Си Пи был на улице, Мэтти пошла проверить Джен. Та еще спала и дышала поверхностно, но совсем не пошевелилась, когда Мэтти коснулась ее лба и потрясла ее за плечо. Если бы Джен просто повредила ногу, она не чувствовала бы себя так; с ней явно случилось что-то более серьезное, но что – Мэтти не знала. Она ничего не знала о болезнях и человеческом организме. Это ей самой обычно требовалась медицинская помощь, особенно после потери детей. Уильям всегда за ней ухаживал.
Она подошла к шкафу, достала брюки и тяжелый свитер и переоделась в них. Теперь она по крайней мере не будет тормозить своих спутников из-за своих юбок.
Волосы выбились из косы и мешали одеваться – Мэтти расчесывала и заплетала их больше суток назад. Расчесываться было некогда – это было очень долго, и она с трудом могла справиться со своими волосами самостоятельно. Обычно за ними ухаживал Уильям. С его стороны это была практически единственная ласка. Он любил сидеть у огня, а ее сажать перед собой и аккуратно расчесывать ее волосы до пояса, пока те не начинали блестеть. Он называл ее своей маленькой Рапунцель, принцессой в башне.
Внезапно Мэтти ощутила глубокое отвращение. Уильям любил ее длинные волосы. Он хотел, чтобы жена отрастила их как можно длиннее и никогда не стригла, потому что она была его куклой, с которой можно было обращаться как ему вздумается; куклой, с которой он мог играть, как хотел, и ломать, если ему так пожелалось. Куклой, которая двигалась и говорила лишь по его велению.
Мэтти выбежала из спальни и подлетела к кухонному столу. Там лежал очень острый нож, которым она резала морковь, картошку и оленину. Теперь ей показалось странным, что Уильям разрешил ей пользоваться таким острым предметом. Не боялся, наверно, что она попытается его убить.
А ведь Мэтти могла его убить. Много раз у нее была такая возможность. Ночью он спал крепко. Она могла бы перерезать ему горло, и он ничего поделать бы не смог. Может, даже и не проснулся бы.
Почему я этого не сделала? Почему?
(Потому что он внушил тебе, что ты не сможешь. Внушил, что ты – его вещь.)
Мэтти взяла нож, оттянула косу и отрезала ее близко к шее.
Нож легко справился с толстой косой, и через минуту у нее в руках оказалась длинная растрепанная веревка, которая когда-то была ее волосами. Коса была испачкана кровью, и Мэтти нащупала порез на голове, где Уильям ударил ее лопатой. Кровь запеклась.
Мэтти помотала головой. Какой же легкой стала ее голова! Она как будто не ей принадлежала. Женщина взглянула на косу, и непрошеная мысль мелькнула в голове: «Как Уильям рассердится, когда увидит!»
Но нет. Она должна перестать переживать из-за Уильяма, перестать думать о том, чего Уильям хочет или не хочет и что почувствует по тому или иному поводу. Это больше не имело значения.
Си Пи открыл дверь в хижину и постоял на крыльце, стряхивая с ботинок снег. Сквозняк закружился вокруг ее ног, и Мэтти заметила, что забыла надеть носки.
– Санки маловаты – Джен довольно высокая, – но мы что-нибудь придумаем. Они широкие; уложим ее на бок и подоткнем одеяла, чтобы голова и ноги не свисали.
Он закрыл дверь, взглянул на нее и, вздрогнув, присмотрелся.
– Решила сменить стиль?
Мэтти опустила нож на стол и бросила косу на пол.
– Уильям не разрешал мне стричься.
– Ах вот оно что, – сказал Си Пи. – С такими длинными волосами наверняка неудобно.
– Да.
Она чувствовала себя обновленной, как зверь, сбросивший зимний мех, – свежей, готовой к весне. Меньше Мэтти и больше Самантой.