Костёр чужих желаний
Шрифт:
А потом пришли грахи. Поначалу порождения Тьмы и рождённые Жизнью не смогли жить мирными соседями. Но, как часто бывает в древних сказаниях, судьба распорядилась по-своему. И демону с оборотнем пришлось сражаться бок о бок в битве. А потом грах спас Призрака, не дал истечь ему кровью. В благодарность же волк принёс клятву верности. Тоже сделали их дети и дети их детей.
Но мирная жизнь кончилась, когда появились Кровопийцы, а за ними пришли Истинные. Высшие демоны не пожелали терпеть рядом с собой существ иной природы. И как бы грахи не укрывали Призраков, оборотней почти истребили.
Каким ядом Перворождённые отравили воздух, землю и воду северных лесов, ни гиганты, ни оборотни не знали. Но у Призраков перестали появляться детёныши. За три столетия — ни одного волчонка. И покинуть родные земли волки не моли. Стоило пересечь невидимую границу, как тут же, словно из воздуха, являлись демоны. Надо ли говорить, что пощады они не знали?
Но однажды было произнесено пророчество. Которое, как и всякое уважающее себя предсказание, было многословным, запутанным и многозначительным. Но одна его часть звучала абсолютно ясно и чётко. В пересказе с поэтически-пророческого бреда на имперский она звучала примерно следующим образом: «Когда Кровопийца возьмёт в жены женщину севера и она отяжелеет его сыном, тогда Истинный откроет тропу для Идущих под Луной. И они смогут уйти с проклятых земель. А дитя, родившееся от их связи, подарит Жизнь тем, кто её был лишён».
Вот такое вот двойное предсказание.
— Ну, я бы не назвала его ясным и чётким, — протянула Арха, стараясь придержать свой скепсис при себе. Все-таки, чужие верования — штука деликатная. — Например «подарит жизнь тем, кто её был лишён» может значить, что он мёртвых поднимет. Да и непонятно, чей ребёночек-то будет? Кровопийцы и женщины севера, Истинного и женщины севера, Кровопийцы и Истинного или всех троих сразу?
Ю так глянула на ведунью, что лекарка едва не подавилась.
— Ладно-ладно, молчу, — согласилась она, опасаясь за целостность своего хрупкого организма. — Но все равно как-то… У Тхия и до тебя две жены были. И никакие тропы не открылись.
— У них детей не родилось. Ро же усыновил детей брата, — мрачно отозвалась граха.
— Ну, у брата же родились, — веско возразила Арха.
— А у него в друзьях хаш-эды не ходили, — лишила её всякой надежды Ю.
— И что, ни разу, вот ни разочку, все условия не совпали? — граха отрицательно помотала головой. — М-да, дела. Это получается, что если Тхия тебя в жены возьмёт, то Дан какую-то там тропу обнаружит, и Призраки отсюда слиняют, чтобы пастись в вольных степях, плодиться и размножаться? Так?
Ю, которая, видимо, решила побить собственные рекорды молчаливости, только кивнула.
— Нет, ну мало нам проблем было! — возмутилась Арха. — Давайте сюда ещё древние пророчества приплетём. Мне интересно, как Дан будет эту самую тропу искать. А, главное, зачем это ему сдалось? Что-то мне кажется, что даже ради предсказания он себе на голову… кх-м!.. такие проблемы взваливать не будет. И так уже по уши.
Граха пожала плечами.
— Ну что ты молчишь? — возмутилась лекарка.
— А что я могу сказать? — вдруг вызверилась Ю. — «Не знаю я ничего» тебя устроит?
Тут уж пришлось Архе плечами пожимать.
— Лучше скажи, — великанша понизила голос почти до шёпота, — ты правда можешь понять… ну… Того я или?.. Ты же ведьма.
— Ведунья, — поправила её лекарка грустно. — Я и без всяких проверок могу сказать, что ты точно того. На всю голову. И я не лучше.
Великанша посмотрела на неё исподлобья и снова уставилась в пол. Арха тяжело вздохнула. Она действительно не знала, что стоит сказать в такой ситуации. Новая Искра в Ю была ещё крошечной, едва теплилась, едва успев зародиться. Ведунья-то её и почувствовала только сидя рядом с грахой. Пожалуй, в данном случае было бы уместно упомянуть, что Тхия — гигант.
— Ты только ему не говори, ладно? — попросила Ю.
Видимо, будущую мамашу спасителя погибающего народа весть не обрадовала. Собственно, лекарка её за это и не винила. И, естественно, никому и ничего говорить она и не собиралась. Конечно, Жизнь — священна. Но у каждой женщины должен быть выбор. Только она может решить, дарить эту жизнь или нет. И уж тем более, сообщать новость негаданному папаше немедленно, сделать сюрприз или вообще промолчать. Этой мудрости её не бабка, а жизнь в столице обучила.
— Что ты дальше делать собираешься? — поинтересовалась Арха у половиц.
— А у меня есть выбор? — усмехнулась Ю. — Ну, стану я его женой. Может и правда что-нибудь сбудется? Подождём, а там… Посмотрим в общем.
— А как же любовь?
— А что любовь? Или ты мне предлагаешь ради моей светлой любви всех Призраков тут вымирать оставить?
— Так может и не получится ничего! — всплеснула руками ведунья, как плакальщица на похоронах. — Ну, честное слово! Вот смотри, — она расставила в стороны руки, повернув их ладонями вверх, — Тут возможность — я подчёркиваю! — возможность, что предсказание сбудется, — левая её рука качнулась, чуть опустившись к полу. — А тут ты и Тхия, — правая опустилась гораздо ниже, — Вернёмся в столицу, подумаем и придумаем что-нибудь. Не бывает безвыходных ситуаций, серьёзно.
Граха снова посмотрела на неё исподлобья, помолчала и вдруг нажала на левую ладонь Архи так, что она легла на пол, глухо стукнув костяшками об доски.
— Тут возможность спасти тех, кого мой народ считает не домашними собачками, а братьями. Кровными братьями, понимаешь? Защитниками, наставниками, опекунами, советчиками и… братьями. Для меня Ру — четвертая мать. А, может, и первая. Это мой долг, вот и все.
— Опять долги! — буркнула Арха. — Как вы надоели мне со своими долгами…
Но дальше она спорить не стала. Нет, Ю она не понимала, совсем. Но и судить не бралась. Сама ведунья за Дана все что угодно готова была отдать. Вот только отдавать нечего. Как бы поступила она, встань выбор между ним и её семьёй? Или вот как граха говорила, братьями? Лекарка понятия не имела. Ей казалось, что выбор начинался и заканчивался Даном. Только сравнить не с чем было. Первая или четвертая мать? Арха и одной не знала. А бабушка слишком давно ушла от неё. И, может быть, даже успела вновь родиться. У людей не было кланов и родов. Была деревня. Из которой её выпихали, потому что она могла — тоже ведь только могла! — помещать спокойствию жителей.