Костер
Шрифт:
Женщины по горницам, за ними детишки принялись голосить, плакать. Воронкин цыкнул на домочадцев, чтобы замолкли, стал к иконам, помолился. Оборачиваясь к Извекову, развел руками:
— Тут тюрьма, там смерть — выбирай, чего хочешь. Сколько живу — ни разу не ходил по грибы в ночное. Слушаюсь, товарищ начальник, ваша воля.
— Не вздумай остаться с бандой! Я буду ждать тебя в избе. Никто из твоих отсюда не выйдет, пока не вернешься. Не забывай про семью.
— Об ей как забыть! — сказал Воронкин и с этими словами взял с лавки армяк, накинул
Много передумал Кирилл, дожидаясь Воронкина, поворачивая в уме его последние слова, которые могли означать что угодно. Так ли, этак ли поступит Воронкин, но с появлением его у бандитов Шостак получал достоверные сведения о местонахождении милиции. Стало быть, надо было ждать удара с любой стороны.
Однако на рассвете Воронкин возвратился и принес ответ Шостака. Главарь шайки соглашался встретиться при условии, что встреча произойдет без оружия.
— Значит, бандиты будут меня держать на мушке, а я перед ними — как новорожденный, — сказал Извеков.
Воронкин пожал плечами:
— Я ихним желаниям не волен.
— Ты ничему не волен, а небось сыскал в лесу своих дружков без промаха!
— Не я их искал, товарищ начальник, они сами меня пымали.
Кирилл засмеялся. Подумав немного, он расстегнул пояс, скинул с плеча портупею и отдал свой маузер милиционеру.
— Показывай дорогу, — приказал он Воронкину.
Они вышли за Околицу деревни вчетвером — двое милиционеров при винтовках конвоировали Воронкина, Извеков ехал верхом.
В лесу висел туман и было сонно-тихо. Они прошли с полчаса, когда Воронкин объявил, что с этого места Извекову надо ехать одному по просеке, на которой его встретят и проводят куда следует.
— Когда встретят?
— Они скажут. Услышите.
— Ты знаешь, Воронкин, чем я рискую, — предупредил Извеков. — Но мои ребята (он показал на конвой) тоже знают, что им с тобой делать по первому выстрелу.
— Кто же станет стрелять, товарищ начальник, когда вас ихний голова дожидает? Извольте навязать на рукав белый платочек да езжайте себе шагом.
Так Извеков и сделал.
На узкой, заросшей просеке туман был гуще. Сентябрьский холодок нетронуто держался в лесной тени. Но Кириллу было жарко. Он расстегнул шинель и френч. Сделать это было надо и потому, что френчем к самому сердцу прижат был наган. С каждым шагом назойливее мучило его желание повернуть вспять. Ему казалось, он обманут. Весь его план представился ему детски глупым. Но он видел, что перестраивать замысел поздно. Время потеряно. Он отпустил поводья. Конь обходил выступавшие из тумана деревца молодого подлеска. У него было ощущение, что просеку заглатывает вода и сам он медленно идёт ко дну. Он глядел на часы. Стрелка двигалась лениво, как никогда.
Раздался свист. Конь рванул вбок. Кирилл остановил его.
Было тихо. Он тронул вперед. Засвистели еще раз. Он вновь остановился. Что означали слова Воронкина — «они скажут»? Он подумал: разбойники говорят свистом. Он не двигался. Он
— Выходи! Я безоружный.
Почти сразу он услышал шелест раздвигаемой листвы.
На просеку вышли двое. Один держал винтовку наперевес, другой — браунинг. С противоположной стороны показались еще двое вооруженных. Все они неторопливо обошли коня кругом, держась в сторожком отдалении. Тот, что с браунингом, спросил Извекова, кем он будет и привел ли кого-нибудь с собой. Потом потребовал, чтобы он спешился, и взяли коня под уздцы.
Кирилла повели в лес по старой тропе. В нескольких шагах стояла привязанная к осине лошадь. В седло вскочил человек с браунингом, — он командовал людьми. Скоро вышли на небольшую поляну. Туман здесь успел поредеть, было светлее. Извекова вывели на середину поляны и отошли от него. Он сказал себе, что, может быть, теперь конец, и улыбнулся тому, что во всем виноват сам. Он стоял как перед расстрелом.
Спустя минуту против него, на опушке, бесшумно появились три парня и, раздвигая сапогами несмятую, тяжелую от росы траву, медленно зашагали к нему.
Средний из них — высокий, очень худой, с подстриженными темными усиками, в запачканной панаме и накинутой на плечи помятой военной шинели — первым остановился перед Извековым и приложил руку к виску. Кирилл удержал дернувшуюся в ответ руку и кивнул. Все молчали. Голубыми навыкате глазами высокий рассматривал из-под пригнутого поля панамы лицо Извекова. Парень справа проговорил нахмуренно:
— Атаман Иван Шостак слушает, что скажете.
Извеков повторил слово в слово то, что уже должен был передать Воронкин. Шостак молчал. В стане шайки принятого решения, очевидно, не было. Ее главарь раздумывал, прикрывая свои мысли словно омертвевшей неподвижностью испитого лица. Неожиданно оно все дрогнуло, от сощуренных глаз до рта, который засветился неровными зубами. Он спросил певучим голосом:
— Вы требуете сдачи на милость?
— Я ставлю требование по расчету сил. Превосходство на нашей стороне.
— Мы о вас больше знаем, чем вы о нас, — сказал Шостак.
Он взглянул на своих подручных. Они усмехнулись. Лицо его опять остыло. Он добавил вызывающе:
— Красноармейский отряд запутался в четырех соснах. А над начальником милиции сейчас наша воля.
— Я не боюсь и не верю, что вы меня убьете, — быстро и зло сказал Извеков. — Это вы прежнего начальника вокруг пальца обводили. За то он теперь и сидит. Вы меня убьете. Вас все равно разобьют, переловят. Уйти вам некуда. За нами Советская власть, а что за вами? Вы убьете десятерых. Вас уничтожат всех. Сложите оружие. Я гарантирую вам жизнь. Если кого суд накажет, отбудете наказание, станете честными людьми.