Костяной браслет
Шрифт:
— Когда мы плыли из Сигтуны, наш морской жеребец брыкался и вставал на дыбы. Затем из тьмы выплыл черный корабль. Вы направляли руку Торстена, вы безопасно провели нас…
После того как Бергдис закончила, Торстен напомнил:
— Не забудьте про эль. Эгир всегда хочет пить.
— Пусть возьмет мою долю, — пробулькала Эдит, и ее снова стошнило.
— Вылей половину кувшина перед нами и половину за нами, — приказал ей Рыжий Оттар.
И Эдит выплеснула свой эль в жадные волны.
— Хвала Эгиру и Ран! —
— Что?! — рявкнул Рыжий Оттар. Его бычья шея налилась кровью, и вены выступили наружу. — Да как ты смеешь? Я не потерплю, чтобы на моем судне славили Белого Христа.
— Ты мне не муж, — ледяным голосом проговорила Одиндиса. — Христос… Христос.
— Можно чтить и богов, и Христа, — оправдывался Слоти. — Я так и поступаю.
— Он принес войну в Швецию. Кровь и смерть. — Оттар повернулся к Сольвейг: — И в твою страну тоже. Когда король Олаф вернулся из Киева и сражался во имя Христа при Стикластадире.
Сольвейг медленно кивнула и закрыла глаза.
— Я знаю, — проговорила она шепотом, вспоминая, как призраки погибших при Стикластадире скользили по воде, когда она добиралась до Трондхейма.
Рыжий Оттар задумчиво посмотрел на нее:
— Ты была там?
— Я и сейчас там. Кто приходит в Стикластадир, остается там навеки. Так люди говорят.
Она остановила на шкипере печальный взгляд.
— У них было время, — ответил он. — И именно тогда им было назначено умереть. Ну ладно! Ни слова больше о Христе. Его люди убили моего брата и сына моего брата.
Бергдис повернулась к Сольвейг и протянула ей искромсанные останки черной курицы:
— Ощипай ее. Все, что останется, пойдет в суп.
Итак, девушка села, прислонившись спиной к мачте, и принялась ощипывать несчастную птицу. Морской ветер унес перья — даже те, что были испачканы кровью. Почуяв кровь собственной сестрицы, оставшиеся курицы беспокойно закудахтали в клетке.
Торстен. Ему известно что-то про Бруни. И они не ладят.
Сольвейг ощутила в горле комок. А затем, нежданно-негаданно, закапали горестные слезы.
«Кровь, — думала она между всхлипами. — Слезы смывают кровь».
Все утро команда провела степенно. А днем на море спустилась легкая завеса тумана. Она то осыпалась каплями, то поднималась, то меняла очертания, и всем казалось, будто они заточены в плен внутри собственной головы и собственного сердца. Всем, кроме Вигота. Тот свистел соловьем и объявлял, что туман очень плох для рыбы, но очень хорош для ее ловцов.
Пока Сольвейг стояла рядом с Торстеном на корме, с ней заговорила Одиндиса:
— Этот туман наслали жители Аланда. Они творят туман, когда хотят, чтобы от них держались подальше.
— Что за вздор ты несешь, — возразил Торстен. — Туман творят жар и холод, если смешиваются слишком быстро.
— А сколько всего Аландских островов? — спросила его Одиндиса.
— Не
— Вот именно. Чародеи поднимают и топят острова, поэтому их число постоянно меняется.
— Одиндиса. — Торстен протянул к ней руку и постучал ей по лбу. — Вот где на самом деле туман. Сплошной туман!
— Вот увидишь, — пригрозила она ему.
Но Торстен и так видел неплохо и уверенно направлял судно к Аланду. Пока Бергдис с Одиндисой спускали огромный парус, четверо мужчин — Рыжий Оттар с Виготом и Бруни со Слоти — устроились у весел и неспешно повели корабль к гавани.
Уже почти стемнело, и Сольвейг только следующим утром смогла разглядеть окрестности. Место было грязное, убогое и продувалось насквозь. Берег был почти необитаем: тут проживала лишь жалкая горстка торговцев, зато повсюду, среди рыбьих потрохов и смердящих островков влажных водорослей, кричали чайки и сновали туда-сюда кошки.
«Я ждала чего-то совсем иного, — подумала Сольвейг. — Совсем-совсем иного! Или, может, эти чайки и кошки и есть чародеи?»
Все утро Сольвейг вместе с торговцами пыталась раздобыть побольше еды в дорогу. Рыжий Оттар разрешил команде бродить всюду, где вздумается, лишь бы они вернулись к закату.
— Но куда бы вы ни отправились и что бы ни делали, возвращайтесь в хорошем расположении духа. Ни одно судно не ждет успех, пока на нем царят враждебность и распри. Они опасны не меньше, чем плавучие льды и подводные скалы. — Шкипер оглядел всю команду таким пристальным взглядом, что каждый был уверен, будто обращается Оттар именно к нему. — И уж не сомневайтесь. Если ссоры будут продолжаться, один из вас покинет корабль. Даже посреди моря.
Сольвейг решила побродить в одиночестве.
«Нас одиннадцать. На борту так тесно; иногда мне даже кажется, что я задыхаюсь. Неудивительно, что мы все время вздорим.
Я знаю, мне следовало бы сейчас заниматься резьбой, но я возьму с собой поясную сумку, поброжу по берегу и наберу костей».
Стоило ей услышать, как подошвы ее кожаных ботинок зашлепали по сходням, стоило расправить длинные ноги и руки, как Сольвейг почувствовала себя лучше. Она пила воздух большими глотками, наслаждаясь острым запахом водорослей и рыбьих потрохов, затем с силой выдохнула, пока ее легкие не опустели и не стали плоскими. Сольвейг закашлялась.
Она оставила позади маленькую гавань и побрела по взморью. Ей на глаза попалась желтогрудая птичка, какой она никогда не видела прежде. Птичка все прыгала и прыгала подле нее, косясь на Сольвейг и насвистывая.
«Ты ведешь меня, — подумала девушка. — И я пойду за тобой. — Но затем засомневалась: — А вдруг ты чародей? Вдруг ты собираешься схватить меня и отрезать мне волосы?»
Сольвейг засмотрелась на птичку и совсем потерялась в своих мыслях, а потому не расслышала шагов за спиной.