Костяной венец. Часть 2. Вся жизнь – игра
Шрифт:
– Вот как? – она теперь повернулась всем корпусом к Виктору, будто гипнотизируя начальника жандармов, – Отец всё же довёл свои угрозы до конца?
– Это уже совсем неважно. В ту ночь я лишился и более важных вещей.
Эта реплика выбила Эльзу из себя, она набрала воздуха в лёгкие так возмущённо, что, казалось, сейчас закричит от негодования:
– Приз? Ты правда, что ли, считаешь, что упустив приз, ты…
– Держи себя в руках, Эльза. – он тихо отступил, держа нить пристального взгляда, за которой, оглядываясь, устремилась Эль. Она скрылась вместе с Виктором за толстой портьерой, преисполненная
– Ты всё-таки остался напыщенным аристократишкой, Виктор. – её острый пальчик ткнул мужчину грудь, – Наследства он лишился, приза! Да ты жизнь у меня забрал! Надежду жить спокойно! – пальчик всё тыкал на каждое слово в Виктора в надежде проковырять пробоину в его грудной клетке, – Твоя семья тебе и раньше терпеть не могла, они лишь повод искали! Зато ты ведь наверняка больше не мучаешься головными болями, наверняка и с даром проблем нет! Карьера в гору, работа в столице, жалованье дважды в месяц, покер по воскресениям, свежая выпечка по часам и насиженные места! Друзья, возможность семью завести… ах! – зарычала он и ударила его уже кулаком, – Какая же ты скотина! – и вот обессиленная от своего рыка, она заглянула в его глаза и спросила уже тихо, – И почему ты даже не скажешь ничего в своё оправдание?
Он не спешил. Лишь виновато улыбнулся и махнул головой:
– Просто знай: я не доносил на тебя. Это единственное, что на самом деле важно.
– Не доносил. – её смех не таил ни капли веселья, а лишь презрение и боль, – Ну да. Кто-то подписался твоим именем, ага. Верю-верю.
– Отец. – кивнул он, – Он видел тебя, когда ты шла по тросу в моё окно. Я не доносил, – повторил он, – Никому. Никогда. Я клянусь тебе.
Она захлопала ресницами, иссушая излишнюю влагу, выступившую на глазах, и через мгновение сделала маленький шаг назад:
– Это ничего не меняет.
– Меняет. Теперь ты знаешь. – выдохнул он и выпрямил спину, снова заводя руки назад и глядя поверх Эльзы, – И будь любезна, не делай из меня дурака. Ты пришла в этот город в это время неслучайно. Уже год ты осторожничаешь, выверяя следующие шаги. И ты преуспела. Большой куш, Эльза? – он неожиданно подцепил пальцем её подбородок, задрал её голову выше и склонился прямо над её лицом. Его тёмные глаза изучали её, дыхание касалось её кожи, но Эльза не дышала совсем, замерев от этой близости, – Я разгадаю.
– Переоцениваешь.
– Кого?
Она коварно улыбнулась и посмотрела на его губы. И вроде мужчина держался стойко, но кадык на его шее пополз вниз, потом вверх, прогоняя слюну и чисто мужское горячее напряжение.
– Мой дорогой… – бархатно и низко прозвучал её голос, – Мы это узнаем. Снова сыграем в эту игру: кто хитрее. Или кто дальше видит.
Он не хотел отпускать её подбородок, но заставил себя. Возбуждение играло не в его пользу, лишая трезвости мышления и ясности взора. Он отстранился, прочистил горло и безразлично ответил:
– Тебе в этом равных нет. Но… одна дорогая мне девочка однажды сказала, что у меня Зоркое сердце. Буду доверять ему.
И он снова ушёл.
А на Зорких зелёных глазах выступила влага.
Глава 5. Фантомы прошлого
Империя ликует!
Двадцать два года назад империя погрузилась во тьму.
Подлый заговор цыган привёл к Гражданской войне небывалых масштабов: города горели в огне. Всему виной цыганские кочевники, которые размножали свой крысиный народ в подворотнях и сточных канавах, набирали силу и плели заговоры.
Какой всё же удивительный народ! Изворотливый и такой живучий! Крысы! Они прикрывались музыкой и прибаутками, шныряли под нашими носами, но ударили в самую спину, когда вдруг наша мирная империя немного сомкнула глаза в сладком сне процветания.
Подлый удар под предводительством Рамина Творца – цыганского короля. Искусного оратора, виртуоза восстаний. За ним шли на смерть. И смерть получили. И не был погребён предатель, не сожгли его и по обычаям цыган, а сделали из костей Венец императора, чтобы увековечить славу монарха.
Империя празднует не юбилей, но знаковую дату. Двадцать один год свободы от крысиных силков, от цыганской грязи и заговоров.
Слава императору Бернгарду Первому и Великому. Слава и долгих лет мудрого правления.
– Империя празднует. Было бы что. – подытожил Виктор, складывая газету и убирая вон.
Он потёр пальцами вмятину на деревянной столешнице и в глаза ударил фантом – как на ещё когда-то гладкую поверхность падает с полки тяжёлый подсвечник и скалывает дерево. Виктор мотнул головой, прогоняя прошлое, но вдруг тяжело вздохнул и снова раскрыл газету.
Маленькая проекция цыганского табора вышла из букв текста статьи. Цыгане расступились и выпустили того, кто легко запрыгнул на телегу, выпятил жилистую грудь и натянул тонкие губы в сухой улыбке. На бритом черепе отразились блики солнца, мышцы заиграли неожиданной для такого телосложения силой. Что-то в нём было мистически притягательным, оттого цыгане следовали за мужчиной почти вслепую – опьянённые, зачарованные. Фантом забился в сражении со скалой, он вёл за собой уже тысячи людей, и не только цыган. Он не боялся ничего, не прятался за спинами людей, остервенело бросался только вперёд, не оглядывался.
Предводитель бунтовщиков поднялся на трон, но сесть на него не решился. Замер и это стоило ему жизни. Его кровь брызнула на символ власти, но упасть замертво он не спешил, а упёрся в спинку рукой, поливая трон кровью, что-то со страстью и ненавистью шепча.
Виктор не слышал – фантомы лишь передавали образ, но не звук.
Призрак дрогнул под ветром перемен, пылинка за пылинкой уходил прежний силуэт, пока на его месте не остался Костяной Венец – жемчужина коллекции императора.
Помимо жестокой истории Венец имел ещё одну особенность – ужасать и усмирять людей. Не буквально, как псионики, скорее дело в энергетике предмета, или же материала, из которого сделан. Виктор однажды затеял эту запретную тему с приятелями лекарями и техномагами, которые остервенело спорили о природе этой особенности. Оба мага сошлись на том, что эффект не оспорим и корни его в оттиске личности Рамина Творца.