Костяной
Шрифт:
Судорога схватила мышцу, и ей захотелось бросить Даньи на землю и зло расплакаться, молотя землю кулаками. Да это же нервная лихорадка, вдруг поняла Долли. Лесная болезнь. Вот еще не хватало.
От понимания причин стало легче, но идти дальше она не могла. Последствие грязного лесного фона, лесная болезнь, валило с ног быстро и минимум на три дня. Суставы болели, как при тяжелом ревматизме, нервы были на взводе, иногда пропадало сознание. Бред, конечно, куда без этого – не такой страшный, как у попавших в Лес сомнамбул, но веселого тоже мало. Лучше любой грипп, подумала Долли. Еще и Даньи может заразиться.
Она хотела опустить
Отодвинув Даньи в сторону, она увидела, что поранилась о чей-то пробитый череп в истлевшем железном венце. Рассыпанные фаланги пальцев, перемешанных с лесным сором, держали проржавевшую рукоять с обломком лезвия. Бойня давно уже закончилась, а кровь все льется, нервно подумала Долли, оглядываясь по сторонам. Кровь в Лесу – это плохо. Лучше бы ей было не разбивать локоть. Кровь и кости. Ну да ладно, нужно идти дальше – первый приступ отхлынул, как грязный прилив, и она знала, что до следующего у нее есть еще час. Потом, до третьего, – полчаса. Последующий приступ будет отделять от него только пятнадцать минут, затем перерыв сократится до семи, после того – до трех, а потом ее просто перестанет отпускать.
Час. До опушки. С Даньи.
Никогда.
Она решила, что пройдет сколько сможет, потом разбудит его. Вначале, перед встречей с Волосами и немного позже, было легче: Даньи мог ходить сам, хоть и медленно. Требовалось только подталкивать его в правильном направлении. Но он был просто ребенком и быстро устал, впав в более глубокий сон, и ей пришлось нести его, пока они не увидели ту проклятую избушку. Только потеряла время и силы, снова подумала Долли. И покормила какую-то тварь.
– Я не могу встать, значит, за тобой придет другой. Я не могу встать, значит, за тобой придет другой. Я не могу встать, и за тобой придет другой, – опять заговорил Даньи, тихо, монотонно, своим сонным детским голосом, и Долли в отчаянии сжала зубы.
– Замолчи! – прошипела она.
– Я не могу, и придет другой. Придет.
– Замолчи!
– Придет.
– Да замолчи же ты! – взмолилась Долли. – Я знаю, что придет, а если ты не замолчишь, то придет быстро.
Кровь капала в листья, оставляя отметины. Надо бы забинтовать.
Череп зашевелился, застучал зубами, на большее его не хватало. Лес костей, с усталой ненавистью подумала Долли. К ненависти странным образом примешивалось сожаление. Лес на костях, кости на ветвях. Гибель породила это место, гибелью оно и живет. Сейчас за ней, утратившей телесную целостность, придет кто-то из потерявшихся, из тех, кто еще способен ходить, раз уж потревоженные ею кости бессильны. Кровь, попавшая на череп, впиталась. Долли оторвала вязаную манжету, которую сама когда-то пришивала к рукаву, и перетянула рану. Свитер было жалко.
Ветер стал тише, туман как-то рассеялся, и от этого стало совсем темно. Долли поняла, что на нее смотрят, и, оставив попытки поднять Даньи, повернулась к лесу. Уставшие глаза различили медленное, пьяное движение в холодной дымчатой темноте.
Далеко. Можно еще оторваться. По крайней мере, это просто потревоженный мертвец, а не какое-нибудь чудовище. Хотя где один, там и второй. А тем более в Лесу. Тяжелое наследие Бойни.
Долли взяла мальчика на руки и быстро, как могла, пошла прочь от смутно видимой упорной фигуры. Лучше действовать, чем бездействовать, учила ее когда-то Бренда. Еще до того, как Джетту сказал ей то же самое. Бренда, которая собственноручно зарубила себя топором.
О, если бы у Долли были револьверы! Несомненно, она стала бы лучшим ходоком. Но, кроме бешеной цены, револьверы отпугивали еще и тем, что у нее не было опыта, позволяющего ходить по лесу с серьезным оружием.
Силы кончались, мысли путались, и, когда нога в ботинке внезапно подвернулась, у Долли не хватило сил выровняться и она просто осела в листья.
– Тлен, – сказал Даньи с печалью в голосе.
Он прав, подумала Долли. Здесь все – тлен.
Деревья здесь были очень высоки, уходили вверх, терялись в поднявшемся тумане. Впереди была возвышенность, и Долли, которой вдруг показалось, что она понимает, где они находятся, полезла наверх.
И увидела старую неширокую дорогу, которую сразу узнала. Отсюда до опушки было часа полтора пешком. В одиночку.
Что-то привлекло ее движение на дороге, и она резко повернула голову. По дороге бежал кот, светлый, чуть полосатый и, вероятно, рыжий, хотя сейчас цвета было не разобрать. Он увидел Долли, на мгновение замер, подняв лапу, и, уже чуть медленнее, пошел к ней.
Она оглянулась на чащу. Даньи лежал в полутора метрах внизу, у подножия склона. Вдалеке какая-то тень прыгала с дерева на дерево, крупная, не меньше человека, но к ним вроде не приближалась. А вот тело, идущее за Долли по пятам, уже было совсем близко.
Приваливаясь к стволам, мешковато и неторопливо к ней брел человек в черной одежде, с черными впадинами глаз и незакрывающегося рта. Длинные оборванные застежки на рукавах и внизу штанин колыхались на ветру, как стяги. Развязанные шнурки волочились следом, ветви хрустели под тяжелыми подошвами кожаных сапог. Мактал, узнала Долли. Полгода назад он не вернулся из своей ходки – обычной, коммерческой. А теперь вот шел к ней, чтобы и она тоже не вернулась.
Она некстати подумала, что сегодня даже не обращала внимания на хлам. Хотя могла бы что-нибудь найти и заработать, все-таки глубоко заходила.
Нужно вытащить Даньи на дорогу – Мактал был уже близко. Лес послал его вместо неподвижного рассыпавшегося скелета, так было всегда: потревожив мертвых в лесу, ты не мог надеяться на то, что они не потревожат тебя. Плохо, что она не одна и ей нездоровится.
Что-то показалось сбоку в поле зрения, и она вздрогнула. Кот. Совсем забыла.
– Долли? – спросил кот. – Тебя зовут Долли?
Тонкий, мяукающий голосок имел абсолютно человеческие интонации. Долли посмотрела на него. Так и есть: зрачки кота совсем округлились и делали его глаза совсем похожими на людские.
– Клайд? – спросила она?
– Да, – ответил кот. – Ты меня знаешь?
– Ну, ты самый известный из тех, кто так умеет. А ты откуда знаешь меня?
– По слухам.
Клайд спал сейчас где-то в городе, отдав часть своего сознания и разума телу кота, и таким образом мог ходить на разведку, рискуя только психическим здоровьем, а не телесным. Таких, как он, было мало.
Насколько Долли знала, разум кота сейчас дремал в мозгу настоящего Клайда, в освободившемся месте.
– Ну вот, будем знакомы, – сказал Клайд. – Я вижу, у тебя проблемы?