Котенок. Книга 3
Шрифт:
— … Мне кажется, москвичи планировали штурм, когда из класса выйдет Новиков, — сказал я. — Звонарёв при мне не прикасался к гранатам. Думаю, он дожидался бы приятеля с автоматом в руках. К нему вполне мог броситься полковник Кравцов. Я сразу предположил, что Наташин отец наверняка прихватил с собой ключ от наручников или отмычку. Он рванул бы к Звонарёву…
— Но ведь его бы убили! — сказала Волкова.
Мне почудилось, что её глаза темнели с каждой секундой: на выходе из школьного двора они имели васильковый цвет — теперь казались лазурными.
— Вполне вероятно, — согласился я. —
Я тряхнул дипломатом — словно вообразил, что вновь метнул в Новикова гитару.
Алина покачала головой.
— А они тебя за это исключили из комсомола, — сказала она.
— Во-первых, не исключили… пока, — возразил я. — Будет у меня ещё на следующей неделе разговор с комитетом комсомола школы. Ты сама об этом слышала. Кто из наших одноклассников в том комитете состоит? Кравцова и Громов? Ну… два голоса точно будут против меня. Но они не решают. Поглядим, чем вся эта клоунада завершится.
Пожал плечами.
— Мне наплевать на эти заседания, если честно, — сказал я. — Исключат, значит: так тому и быть. Проживу без комсомольского значка. Даже и не планировал карьеру по партийной линии. Да ещё и сэкономлю на членских взносах. Зато теперь я спокойно работаю над книгой. Не высматриваю этих Лёниных солдат. Так что всё хорошо, Волкова. Не переживай.
Мысленно пропел: «Я царевна: мне можно!» И тут же подумал: «Решено. Сделаю из этого стихотворения песню. Уж очень прилипчивые строки». Алина покачала головой, дёрнула меня за руку.
— Ваня, ты не понимаешь, — сказала она. — Это же несправедливо! Лёня говорил, что выжили пятеро. Получается: в четверг должны были умереть восемнадцать человек! Ты всех спас! А они теперь тебя из комсомола гонят! Это нечестно! Пожалуйся директору школы! Обратись за помощью к капитану Райчуку! Поговори с полковником Кравцовым: он же знает, как было дело!..
Я усмехнулся.
— Михаил Андреевич сегодня узнает о результатах собрания от жены. Если это в его силах, то поможет. Капитану Райчуку наплевать на меня и на моё комсомольское будущее. Он строчит доклады московскому начальству о своей блистательной победе. И думает, что пошёл на повышение. Уверен, что он видит себя уже подполковником и мысленно шагает по Невскому проспекту, а то и по Арбату.
Поправил очки.
— А полковнику Кравцову сейчас точно не до меня, — сказал я. — Сомневаюсь, что он бывает дома. У него в части случилось ЧП. Его подчинённые дезертировали. С оружием! Взяли в заложники целый класс. Ранили школьника. Это не шутки. С кого, по-твоему, за всё это спросят? С командира Рудогорского погранотряда: с полковника Кравцова.
Я хмыкнул.
— Не удивлюсь, если Наташин папаня сейчас днём и ночью мечется по территории погранотряда. А у его двери с конца прошлой недели уже выстроилась очередь из проверяющих. Это для Райчука в четверг всё закончилось отлично: он всех спас и обезвредил опасных террористов. А вот Кравцов, небось, уже жалеет, что Новиков и Звонарёв его тогда не застрелили.
Мы свернули на тропу, что вела через лесок к Алининому дому — словно вошли в тоннель: над нашими головами, сосны тянули друг к другу покрытые шапками снега ветви.
— Интуиция мне подсказывает, что Кравцов ещё до Нового года лишится своей должности, — сказал я. — Уж очень большую свинью ему подложили Новиков и Звонарёв. Что ещё нароют проверяющие, не представляю. Но из-за этих двух вооружённых дезертиров, что мечтали о загранице, Наташа с родителями может в январе переехать из Карельской АССР… на границу с Афганистаном, к примеру.
Ветер качнул деревья. Волкова взвизгнула; пугливо ссутулилась, когда на нас посыпалась с сосен снежная лавина. Алина взмахнула варежками: стряхнула с моих плеч и с шапки снег.
— Зато Кравцова отсюда уедет вместе с отцом, — сказала она, — а не останется здесь навечно: в земле на Рудогорском кладбище.
Она взглянула вверх, будто опасалась новой лавины.
— С этим не поспоришь, — согласился я.
Заметил, как большая снежинка опустилась точно на кончик носа моей спутницы и уже через мгновение растаяла. Она превратилась в крохотную каплю воды. Алина смахнула её варежкой, вздохнула. Я смотрел на лицо Волковой: на её порозовевшие от холода скулы, на влажные ресницы, на выглядывавшие из-под шапки волосы (сейчас они походили цветом на медную проволоку). Вспомнил, что после комсомольского собрания не замечал на щеках Алины ямочки. Хотя любовался ими сегодня едва ли не весь день. Поправил соскользнувшие к кончику носа очки. Волкова снова взяла меня под руку. Мы свернули за угол дома и вошли во двор — в тот самый момент, когда там зажглись фонари. Ветер метнул нам в лица снежинки. Сквозь мутные, запотевшие линзы очков я увидел дожидавшуюся нас около подъезда Лену Кукушкину.
В квартире Алины (на пятом этаже) мы с Кукушкиной сегодня пробыли почти три часа. Дважды пили чай с бутербродами. Я тихо бренчал на гитаре. Слушали рассказы Волковой о фестивале.
Лена выпытывала у вокалистки ВИА «Солнечные котята» все подробности конкурса. С её подачи Алина расписала нам свою жизнь в каждый день фестиваля едва ли не поминутно. Семиклассница слушала её, то и дело задерживала дыхание от восторга. Смотрела на Волкову широко открытыми глазами и твердила: «Вот бы и мне туда…»
А вечером я повторил Алинин рассказ маме. Та вздыхала, покачивала головой. Поинтересовалась, когда снова увидит «невестку». Я пообещал маме, что Волкова придёт к нам в воскресенье.
В среду, находясь рядом со своими одноклассниками, я ощутил себя разносчиком опасного инфекционного заболевания. Вчера ученики десятого «А» класса просто игнорировали моё присутствие — теперь же они шарахались при виде меня в стороны, как он прокажённого. Не смотрели мне в лицо, не заговаривали со мной. И это притом, что прочие старшеклассники охотно пожимали мне руку и расспрашивали о субботнем концерте. После пятого урока меня отыскал Рокотов — вручил мне список песен на следующее выступление. «Порадовал» тем, что снова включил в программу концерта нелюбимую мной «Олимпиаду-80».