Котировка страсти или любовь в формате рыночных отношений
Шрифт:
Впрочем, сейчас ему надо было разобраться с Кариной. На домоправительницу, к которой Соболев раньше и не присматривался, времени не было. Поставив себе мысленную галочку разобраться с персоналом и довести до сведения, что именно он ждет от своей домоправительницы, Соболев одарил ее недовольным взглядом.
Валентина Васильевна побледнела. Неудивительно, в общем-то. Гнев и недовольство Соболева выдерживали не все мужики.
— Приготовьте спальню на втором этаже. — Холодным тоном распорядился он. — Быстро. — Подогнал он женщину, которая
Соболев снова переключил внимание на Карину.
Будь ситуация немного иной, он бы просто взял ее на руки и отнес в спальню сам. Потому что, несмотря на всю ее бравость, очевидно просматривалось, насколько тяжело Карине давался каждый шаг. Но… но. Она едва его руку позволила себе принять в качестве опоры. Так что, подъем по лестнице, очевидно, будет долгим и изматывающим. Не для него. Для Карины.
Хрустнув суставами, он повел ее наверх, стараясь аккуратно и ненавязчиво поддерживать.
К его удивлению, они справились довольно быстро. Их подъем занял настолько мало времени, что Валентина Васильевна еще не успела закончить с комнатой. И он действительно привел Карину в свою.
Здесь она его руку оттолкнула.
Соболев не сопротивлялся и не настаивал. В который раз за последние пять минут раздумывал над тем, сколько же раз ей приходилось играть свою роль в подобном состоянии. Безупречно играть. В совершенстве. И злился все больше и больше.
Карина на него не смотрела и его настроением не интересовалась. Похоже, решила послать Соболева со всеми его «тараканами», которыми, весьма очевидно, считала заявления о дружбе. Подойдя к кровати, она очень изящно присела на край. На секунду перевела на него глаза. Хмыкнула. И потянулась к молнии.
Не уверенный, не ждала ли она, что он немедленно выйдет, Соболев откинулся спиной на двери и скрестил руки на груди.
— Помочь? — Спросил он, наблюдая, как Карина терзает молнию.
— Справлюсь. — Она улыбнулась.
Очень вежливо и мило. Словно говорила с ним на том благотворительном вечере, а не находилась в его комнате, измученная и избитая. Помимо всего остального.
К черту! Постоянное напоминание не поможет ему это решить.
Он продолжал стоять, наблюдая.
Она справилась. Действительно справилась. И, не скрывая облегчения, сбросила осточертевшее ей платье на пол, похоже, чувствуя себя совершенно нормально, находясь в его компании в одних трусиках. Или, очень достоверно показывая, что это так.
Он в себе подобной нормальности не ощущал.
Синяки, ссадины, ожоги. Да, в этом было дело. В этом.
Но не только…
Костеря себя в уме, Константин оттолкнулся он двери и быстро прошел к гардеробной. У него не имелось в запасе женских вещей. Даже не думал никогда, что может пригодиться какой-нибудь халатик.
Сорочки, сорочки, костюмы.
Соболев раздраженно осматривал вешалки и полки, отметая джинсы,
Схватив из стопки одну футболку, он вернулся в комнату и замер на пороге. Карина свернулась клубочком на краю его постели и уже спала. А ведь он искал не больше трех минут.
Господи!
В очередной раз, отругав себя за кретинизм, Соболев тихо подошел к кровати и накрыл ее покрывалом, бросив футболку на матрас рядом с ней.
Карина тут же приоткрыла глаза. Хотя было видно, что это потребовало от нее титанических усилий. Глаза «плавали», словно она никак не могла сфокусировать взгляд. И все равно, ведь, вела себя чутко и опасливо, как дикое животное, попавшее в руки слишком жестокого укротителя. Но продолжающее огрызаться и кусать, бороться за свою жизнь и свободу.
— Пойду, гляну, как дела в твоей комнате. — Прошептал Константин, тщательно налепив на лицо невозмутимую маску. — Отдыхай пока.
Он направился к двери, но, все-таки, не выдержал.
— И часто тебя заставляли в таком состоянии развлекать их? — Хрипло, от сдерживаемого гнева, тихо поинтересовался он почти с порога.
Не оборачиваясь, глядя в одну точку прямо перед собой, на желтую, оштукатуренную стену коридора.
Карина не ответила.
Он оглянулся. Она лежала лицом от него. Наверное, снова заснула.
Константин сделал еще шаг из комнаты.
— Всегда, если я была в сознании и мне не мешали переломы. — Тихий шепот долетел до него уже тогда, когда он собрался закрыть двери.
Соболев аккуратно притворил дверь. Отошел в конец коридора, где имелось окно, выходившее на тыльную сторону участка, на двор за домом. И со всей силы саданул кулаком по массивному, добротному деревянному подоконнику.
Твою мать!
Уже укрощенная, вроде бы, ярость, взорвалась и кипела внутри обжигающим вулканом. В костяшках пульсировала немилосердная боль, но мозги от этого не просветлели.
Он старался призвать на помощь разум и расчет, но пока не особо справлялся.
Соболев не был ангелом, даже не праведным человеком. Он был дельцом, строящим бизнес не где-то на правовом и демократическом Западе, а в их стране. Он на многое мог пойти в своих интересах, многое понимал и вполне позволял себе человеческие слабости. Он мог многое понять и оправдать очень много всего и в поведении других людей.
Но это… Это не люди. И понять их нельзя.
Это звери. Не дикие. Больные. Бешенные.