Котовский. Робин Гуд революции
Шрифт:
Зато Г. Г. Котовский не молчит и подробно живописует «факты», в свете которых Якир оказывается… трусом, его жена — мародерствующей барынькой и т. п. Теме «разоблачения» Якира и его жены отведено более столбца во всю газетную полосу.
Непонятно, правда, как те или иные служебно-бытовые моменты взаимоотношений Котовского с Якиром можно связать со злодейским убийством комкора. (Замечу: когда погиб Котовский-отец, сыну было два года, и слышать все это он мог лишь спустя много лет от матери.) И тогда журналисты помогают Григорию Григорьевичу вопросом: «Вы полагаете, что эти эпизоды сыграли свою роль в смерти вашего отца?» На что следует ответ: «Подобно этим было довольно много других эпизодов. Но если я отвечу на ваш вопрос положительно, то это будет означать, что я считаю Якира одним из организаторов убийства Котовского. Однако у меня нет никаких доказательств».
Вот так. Доказательств нет. Но ушаты грязи, помоев вылиты — причем походя…
Начав «раскручивать» одну версию, Г. Г. Котовский переходит вдруг к другой дружбе отца — с М. В. Фрунзе. Я думаю, что большим открытием для российских военных историков станет сделанное Григорием Григорьевичем сообщение, что «постепенно Котовский становится правой рукой Фрунзе в армии… в 1925 году (он) входил в «первую «пятерку» комсостава Красной армии». На память попытаюсь «выстроить» высший эшелон советского военного руководства в 1925 г.: М. В. Фрунзе, наркомвоенмор и председатель РВС СССР; его заместители: С. С. Каменев, начальник штаба РККА; командующие округами (К. Е. Ворошилов, А. И. Егоров, Н. Э. Якир, другие); прославленные полководцы Гражданской войны: М. Н. Тухачевский (с осени 1925 г. — начальник штаба РККА), С. М. Буденный (с 1924 г. — инспектор кавалерии), А. И. Корк, Г. Д. Гай, Р. П. Эйдеман, В. К. Путна, И. Ф. Федько, И. С. Кутяков… Это — только те имена, что вспомнились. А Григорий Григорьевич продолжает: «Как рассказывала мама, в 1925 году Фрунзе принял решение назначить отца заместителем (наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета)». Я не знаю: может быть, и принял Фрунзе такое решение; но — «как рассказывала мама…» — совершенно недостаточный источник для такой информации, и Григорий Григорьевич не может этого не понимать. Назначению на столь важный пост должно было (непременно!) предшествовать решение ЦК (если не в политбюро, то в секретариате уж точно), правительства, СТО (Совета труда и обороны). Есть ли на этот счет документы? Почему нет ссылок на них?
Но незадолго до «отъезда в Москву» (?) Котовского убивают. Далее Григорий Григорьевич рисует уже совершенно фантастическую картину: убийство отца — командира одного из кавалерийских корпусов, человека, в политическом отношении никакого, прямо скажем, веса не имевшего, он изображает как важный момент… в борьбе за власть между группировками Сталина и Троцкого: «При условии перевода Котовского в Москву тандем Фрунзе — Котовский мог бы изменить конфигурацию расстановки политических сил (! — С.К.). Какая из двух основных соперничавших группировок могла быть причастна к убийству отца? Окончательный ответ дать сегодня нельзя. Но я склоняюсь к версии о «троцкистском следе». Чуть ниже Григорий Григорьевич излагает — со ссылкой на некую книгу, вышедшую в Польше в 30-е гг., — версию, что Котовского «убила советская власть» (уже в безымянном варианте). Оказывается, она, власть, боялась Григория Ивановича как очень популярного человека, который «мог повести за собой не только воинские подразделения, но и массы населения Правобережной Украины». Против кого повести, простите? Против советской власти?! Да могла ли появиться у Г. И. Котовского, могла ли присниться ему такая мысль?.. Такой бред, если он действительно где-то кем-то написан, и вспоминать-то не надо, но Григорий Григорьевич его, бред этот, не просто всерьез излагает, но и косвенно поддерживает рассуждениями о том, что, оказывается, в органах госбезопасности имелось досье на комкора, что в Москву, в ЧК, поступали агентурные сведения о нем. Да разве нашелся бы человек выше уровня директора бани, на которого не заведено было «дело» в соответствующих органах?
Не боялась советская власть (т. е. государство) и более популярных деятелей — ни по одному, ни в любой «конфигурации». Известно, как она поступала с любым из них и со всеми сразу, если считала нужным. А что касается Сталина и Троцкого… очень сомневаюсь, что вспоминали они чаще, чем раз в год, человека по фамилии Котовский, командира одного из корпусов в далекой южной провинции. И нет никаких, буквально никаких аргументов, чтобы подверстывать убийство Г. И. Котовского к «борьбе титанов», пытаясь изобразить одним из титанов его самого. Даже сам Фрунзе не представлял собой серьезной политической величины — потому и был выдвинут Сталиным на пост наркомвоенмора».
Суд над Зайдером состоялся в августе 1926 года. Уже в зале суда Майорчик поменял свои показания, заявив, что убил командира Корпуса потому, что тот не повысил его по службе, хотя об этом он не раз просил Котовского. Именно эта версия и была принята судом за основу.
В результате убийцу Григория Ивановича приговорили к десяти годам, а из приговора исчезли обвинения в сотрудничестве с румынской сигуранцей, которое оставалось в обвинительном заключении прокурора!
По окончании судебного заседания следователь Одесского губернского суда Егоров будто бы подошел к жене комкора и поинтересовался:
— Ольга Петровна, вы, наверное, недовольны приговором?
— История нас рассудит, — ответила она следователю.
Вот и историк В. Савченко таинственно указывает: «Судебный процесс над убийцей Котовского проходил в обстановке секретности. При закрытых дверях, только спустя год после смерти Григория Ивановича. Зайдер признался в убийстве, указав на смехотворную причину своего поступка — «убил комкора за то, что он не повысил меня по службе». Почему-то судей такое объяснение удовлетворило. Они не стали искать заказчиков преступления и постарались представить дело так, чтобы убийство выглядело как бытовое, а не как политическое или экономическое».
Еще большей таинственности добавляет в это дело дальнейшая судьба Зайдера. Свое наказание он отбывал в Харькове в доме предварительного заключения. Там же он очень скоро занял блатную должность заведующего тюремным клубом и был переведен на бесконвойную систему содержания, получив право свободного передвижения и выхода в город. А в 1928 году Мейер Зайдер, не просидев и трех лет, был условно-досрочно освобожден за примерное поведение. Этот факт до сих пор вызывает множество кривотолков. Но нельзя забывать, что до сталинских репрессий, до «ежовых руковиц», «бериевских застенков» было еще далеко.
На свободе Майорчик работал сцепщиком железнодорожных вагонов. Работал спокойно, мирно года два, пока его не убили, все в том же Харькове, недалеко от железнодорожного вокзала.
Как пишет А. Фомин, «осенью 1930 года 3-я Бессарабская кавалерийская дивизия, расквартированная в Бердичеве, праздновала десятилетие своего боевого пути. По случаю юбилея должны были состояться праздник и маневры, на них были приглашены ветераны дивизии, в том числе и вдова Григория Котовского — Ольга Петровна, некогда служившая врачом в его бригаде. Однажды вечером к ней пришли три ее бывших сослуживца и сказали, что Мейер Зайдер приговорен ими к смертной казни. Котовская пыталась им возражать, говоря, что Зайдер — единственный свидетель убийства ее мужа, и убивать его ни в коем случае нельзя, но ее доводы не убедили готовивших убийство. Намереваясь помешать им, Котовская обратилась к командиру дивизии Мишуку и политотделу дивизии». Однако расправа над убийцей Котовского состоялась. Причем труп Майорчика был обнаружен на железнодорожном полотне до того, как по нему должен был проследовать очередной поезд. То есть котовцы хотели тем самым сымитировать несчастный случай. Но несмотря на то, что все получилось именно так, убийц Зайдера никто специально не ловил. За это возмездие их никогда так и не осудили.
Глава седьмая
«Я отвечу жизнью за невыполнение приказа»
В своей биографии Котовского историк Б. Соколов саркастически сообщает, что в июне 1918 года Котовский объявился в Одессе. И тут же выдвигает свое собственное предположение: «Чем он занимался в апреле и мае, достоверно неизвестно. Скорее всего, искал товарищей по былым налетам, чтобы продолжить лихие дела в Одессе, самом богатом городе юга России. Здесь его налеты приобрели явно политическую окраску».
Откровенно сказать, от таких вольных умозаключений историков со званиями всегда коробит. Ведь известно, что Григорий Иванович в апреле заболел «испанкой». Чем он мог заниматься, буквально умирая от этой болезни? Конечно, лежал в тяжелейшем состоянии. Потом находился в плену. А бежав, пробирался к своим. В Одессе он оказался на подпольной работе, но не потому, что соскучился по былым налетам, а потому, что в тот момент Котовский там был нужен. Да, со своими связями. Да, с умением вершить лихие дела. Да, со своей храбростью и т. д. Но он уже целиком и полностью был на стороне советской власти. Он всей душой принадлежал ей. И просто «бандитствовать» в родном ему городе Григорий Иванович уже не мог по принципиальным соображениям. Как раз об этом в своих воспоминаниях напишет одна из участниц одесского подполья А. Н. Попенко. В отряде Котовского, утверждает она, наряду с большой агитационно-пропагандистской работой хорошо была поставлена военная и диверсионная работа. Отряд выполнял операции по борьбе с провокаторами, изменниками, шпионами.