Котовский
Шрифт:
Вечером полицмейстер вызвал к себе кишиневского исправника и приставов.
Котовский в это время гримировался. Он разыскал друзей, которые раздобыли ему гвардейскую форму.
На следующее утро в одном из кишиневских кафе сидел статный гвардеец и небрежно просматривал газету. Это был Котовский. В хронике он прочитал небольшую заметку о том, что «известный своими смелыми нападениями Григорий Котовский, осужденный судом на каторжные работы, бежал и снова появился в Бессарабии».
В кафе «гвардеец» встретил своего друга, по внешности похожего на богатого землевладельца. Приятели направились в парикмахерскую подбрить
Котовский заметил, что по их стопам следует сыщик. Он безошибочно узнавал этих типов среди толпы.
«Офицер» и «помещик» вошли в парикмахерскую. «Гвардеец» занял кресло, вытянул ноги и громко, на всю парикмахерскую, начал говорить своему спутнику, что вернет ему карточный долг, как только отец пришлет деньги.
Шпик сидел на стуле, листая журнал. Он прислушивался к разговору… «Нет, этот лощеный офицер не похож на Котовского», — решил он и стал прислушиваться к тому, что говорят другие. Какой-то паренек рассказывал парикмахеру, как ему удалось избежать призыва. Сыщик поднялся и предложил пареньку следовать за ним.
«Офицер» поднялся со своего кресла, кивком головы подозвал сыщика и сказал ему несколько слов в защиту паренька: «Стоит ли с ним возиться!»
Сыщик вежливо расшаркался перед офицером. Он бы и сам рад, но ничего не может сделать, так как это долг его службы.
Прожив несколько дней в Кишиневе, установив старые и новые связи, переполошив всю кишиневскую полицию, Котовский решил на время скрыться из города. Гвардейскую форму он снова сменил на старую рабочую одежду. В Кишиневе он получил паспорт на имя поселянина Рудковского и нанялся на кирпично-черепичный завод наследников Дическуловых. На этом заводе его застало объявление первой мировой империалистической войны.
Вскоре завод закрылся, и Котовский устроился кочегаром при паровой молотилке в семи верстах от Кишинева. Там его узнали, и ему пришлось уничтожить документы на имя Рудковского и снова скрываться, работая поденно на молотьбе у разных землевладельцев.
Летом Котовский спал то в сарае, то прямо у молотилки на соломе; с осени же трудно было обходиться без жилья. Он скитался по Бессарабии в поисках заработка, стараясь избегать столкновений с полицией.
Сыщики искали Котовского, но никак не могли напасть на его след. Тогда бессарабский губернатор вспомнил о Хаджи-Коли. Еще в 1908 году Хаджи-Коли был уволен с должности пристава второго участка за ряд злоупотреблений, но предприимчивый служака устроился на более выгодную службу — в дворцовую охрану Петербурга.
Теперь Хаджи-Коли оказался незаменимым. Он был вытребован из Петербурга и назначен на должность кишиневского исправника.
Котовский знал, что теперь Хаджи-Коли будет лезть из кожи вон: искать провокаторов, подкупать, обращаться к помощи уголовников и следить за Ганчештами.
Долгое время Котовский обходил Ганчешты стороной. Когда же власти убедились, что он избегает появляться у отчего дома, он решил навестить родные Ганчешты.
Поздно ночью постучался он в дом Михаила Попеску, с которым учился в одном классе в начальной школе. Они вместе ходили в школу, так как жили рядом. Попеску долго не мог поверить в то, что перед ним Котовский, хотя уже давно ходили слухи, что тот вернулся с каторги. Часто Михаил вместе с другими молдавскими селянами говорил: «Эх, если бы Котовский был здесь!» А теперь Григорий Иванович
Жена Попеску поставила перед гостем кварту вина и свежую брынзу.
Всю ночь проговорил Котовский с земляком. Он узнал, что Попеску исполняет должность псаломщика в местной церкви. Горский стал начальником базара и разбогател; сестра Елена родила двух сыновей, она все такая же, только хлопот у нее стало больше.
— Веди меня к Елене, — попросил Котовский.
Елена Ивановна удивилась ранним гостям. Кого это привел к ней Попеску, кто этот изможденный незнакомец в городском платье?
— Не узнаете? — спросил Попеску.
— Нет.
Котовский протянул руки сестре:
— Не плачь, Елена, не кричи, это я, Гриша! Елена повисла на шее брата, гладила его по голове… Котовский стал часто приходить к сестре в Ганчешты. Елена Ивановна все сокрушалась: приехал брат, а его надо прятать. Как-то она его спросила:
— Ну как, Григорий, жить будешь?
— По-старому, Лена, я не для себя живу.
— Куда теперь денешься?
— Здесь останусь.
— А если опять схватят?
— Живым в руки не дамся. Ты за меня не беспокойся.
Больше Елена Ивановна ни о чем не спрашивала брата. По ночам она прятала его в сарае, укрывала теплым атласным одеялом, которое получила в приданое. Елена догадывалась, что это он совершил нападение на контору винокуренного завода. Она старалась ничем не выдать себя, когда слышала, как в доме старшей сестры Горский ругал Григория и грозил, что если тот вздумает явиться к ним, он сам схватит его и передаст в руки полиции.
Однажды ночью, когда Котовский скрывался у Елены, залаяла собака. Елена выбежала во двор. Услышав приближающиеся голоса, она разбудила брата.
— Дай кожух! — быстро сказал Котовский. Выскочив из хаты, он бесшумно перепрыгнул через забор.
Всю ночь в Ганчештах искали Котовского. Искали его и у Горского, и у Попеску. Пристав Лефтер арестовал Попеску и его жену, обвинив их в том, что они укрывали беглого. Сестер же, из уважения к Горскому, оставили в покое.
Котовский шел по дороге, опираясь на палку. Он приклеил себе бороду. Никто не мог бы в этом старом, сгорбившемся чабане узнать человека, имя которого опять гремело в Бессарабии.
«Снова организовал террор на помещиков и богачей и снова они почувствовали мою руку» — писал позже Котовский.
Теперь он действовал более осмотрительно, чем в 1905–1906 годах. Он не давал опомниться своим врагам. Почти ежедневно кто-нибудь из кишиневских богачей получал от него записку с требованием внести по определенному адресу в такой-то день и час указанную сумму. Так он обращался к банкирам, мануфактуристам, спекулянтам, нажившимся на войне. Прежняя популярность помогала ему. Тысячи людей в Бессарабии радовались, что Котовский жив, на свободе и по-прежнему ведет войну с богачами. Значит, недаром в песнях воспевалась его непобедимость. Он знал, как много людей нуждаются в его помощи. Он раздавал деньги беженцам и всем пострадавшим от войны и через Красный Крест передавал крупные суммы для раненых. Если раньше он громил, главным образом, помещичьи вотчины, то теперь не оставлял в покое и фабрикантов. Он не ограничивался только Бессарабией; одесские капиталисты были в панике. Средь бела дня он нанес визит миллионеру Блумбергу и заставил его открыть перед ним свой сейф.