Котт в сапогах. Поспорить с судьбой
Шрифт:
— Ужасно! — поддакнул я, незаметно бросив оценивающий взгляд на одежду Андрэ и свой наряд. Слава богу, мой вкус не столь тонок, как у Пусия, но, скорее всего, разнообразные оттенки коричневого и черного, преобладающие в нашей дорожной одежде, не вызовут у его величества истерики…
— Да, да! И такое, к сожалению, случается! — грустно заключил де Суфле. — Но пойдемте же! Его величество ждет вас!
Мы остановились у знакомых дверей, и слуга забрал у нас плащи. Наш провожатый что-то прошептал дежурившему на входе стражнику. Тот заглянул в приоткрытую дверь и доложил:
— Его величество король Гремзольда Андрэ Первый Могучий и некий господин Конрад фон Котт прибыли.
— Дубина! Разве так следует докладывать о визите моего дорогого собрата?! Немедленно впусти, противный чурбан!
Недовольно бурча под нос, стражник распахнул дверь, и на меня вновь обрушились птичий гвалт и парфюмерный туман, пробуждая в памяти события годичной давности. Правда, на этот раз Пусий принимал нас тет-а-тет. Ну практически — если не считать нескольких слуг и напомаженного франта, устроившегося на думке в ногах у короля. Да и того Пусий при нашем появлении немедленно прогнал с каким-то поручением. После чего обратил к Андрэ одутловатое личико, покрытое толстым слоем белил, румян и помады, и захлопал начерненными ресницами. Должно быть, Пусию казалось, что он — само очарование, но лично на меня эта пантомима произвела самое тягостное впечатление. Однако следовало придерживаться этикета. Стянув с головы шляпу, я отвесил самый замысловатый поклон, какой только сумел изобразить. Андрэ же вполне по-свойски кивнул Пусию и с детской непосредственностью стал разглядывать клетки с экзотическими птицами. Впрочем, почему бы и нет? Какой-никакой, а ведь тоже король!
— Милый друг! — проворковал Пусий, семенящей походкой подбегая к Андрэ и чуть ли не зависая в воздухе от переполняющих его чувств. — Тебе понравилась моя коллекция?
— Угу, — кивнул Андрэ, тыча пальцем в одного из павлинов. — У Анны в курятнике тоже такие смешные петухи есть. Даже два! Тока она зажарить их не дает. И вообще ни одну птицу трогать не дает. Не понимаю я, зачем тогда в доме курятник, если птицу с него не есть? Вот ты-то небось своих ешь?
— Э-э-э… — растерянно проблеял Пусий. — Нет…
— А почему?
Как мне не раз уже доводилось убедиться, Андрэ иногда умеет поставить человека в тупик одним-единственным прямым вопросом, безжалостно обнажающим суть явления. Думаю, сам Пусий до сих пор ни разу не задавался вопросом: почему это он не ест птиц из дворцового птичника? Подозреваю даже, что такой вопрос не пришел бы в голову вообще ни одному нормальному человеку. Но для Андрэ, наоборот, такой вопрос казался чем-то само собой разумеющимся.
Пусий еще приходил в себя от первого потрясения, а гигант уже потерял всякий интерес к птицам и протопал к стене, вдоль которой на пьедесталах возвышались вазы. Только осознание полной бессмысленности подобного поступка удержало меня от попытки схватить Андрэ за плащ. Чертов громила! Мои познания в изящных искусствах невелики. Если точнее, они состоят в том, что я знаю про существование всяких красивых бесполезных вещей, за которые богатые люди готовы выкладывать немалые деньги. Учитывая личность Пусия, нетрудно было догадаться, что потрескавшиеся от времени вазоны с аляповатым рисунком относились именно к этим пресловутым «предметам искусства» и наверняка стоили бессмысленно дорого. Если Андрэ что-нибудь уронит — нам конец!
Как и любой коллекционер, Пусий мгновенно оживился, стоило кому-то заинтересоваться его ненаглядным хламом.
— О-о-о, мой драгоценный друг, — сладко пропел король, закатывая глаза. — Я так и знал, что твоя тонкая душа не сможет не восхититься изяществом этих древних ваз, доставленных мне из далекой Чайны! Недаром я сразу почувствовал в тебе родственную душу и нежное сердце, что так учащенно бьется под этой грубой… мм… мощной оболочкой!
— А? — Гигант прислушался и смущенно пробормотал: — Это не сердце. Это у меня в брюхе бурчит… Ели-то мы ажио утром!
— Два часа назад, — проворчал я под нос, впрочем, совсем тихо. Раз уж Пусий нас затащил сюда — пусть хоть накормит! Тем более что по озарившемуся радостью лицу короля можно было понять, что он и сам рад случаю продемонстрировать гостеприимство. Надо же! И у Пусия, оказывается, есть положительные черты!
Насчет положительных черт я ошибся…
— Иезус Мария!
— Но-но, без заклинаний мне тут! — погрозил мне кулаком стражник, которому Пусий поручил проводить меня в обеденный зал. Как оказалось, приглашение отобедать распространялось только на Андрэ. Меня же вежливо выставили. В другой ситуации, а точнее, будь на месте Пусия другой король — я бы только порадовался. Все равно дворцовый этикет не позволял мне сидеть за одним столом с коронованными особами, да и есть я совсем не хотел. Увы! Тон, которым Пусий потребовал шампанского, и масленые взгляды, что при этом он бросал на Андрэ, уверили меня — мой простодушный король в нешуточной опасности! Но что я мог сделать?! Стражник вполне корректно, но твердо пресек все мои попытки вернуться. Пропустив меня в обеденный зал, он закрыл дверь и встал возле нее, всем своим видом показывая, что меня не выпустит. Кипя от беспомощной злости, я стал мерить зал шагами, игнорируя щедро накрытый стол.
Ожидание затягивалось.
Потом дворец содрогнулся от вопля, полного отчаяния.
Кричал явно Пусий.
Я приготовился к самому худшему. Обычно благодушного и трусоватого Андрэ трудно разозлить, да и отходит он почти сразу, но в гневе даже за короткое время вполне способен натворить ужасных дел! Только обвинения в убийстве короля дружественного государства нам не хватало! Конечно, судя по крику, Пусий был еще жив — мертвецы ведь не кричат — но… цел ли? В смысле — все ли жизненно необходимые части тела еще при нем? Ох! Вот и сбылся сон!
В дверь ввалился смертельно бледный де Суфле и, вращая выпученными от ужаса глазами, что-то прошептал стражнику. Суровый воин также стал белее полотна и чуть не выронил алебарду. Потом оба мрачно посмотрели на меня. И бежать-то некуда!
Посовещавшись шепотом минут пять — десять, царедворцы наконец приняли какое-то решение.
— Эй, ты! Пошли!
— Э-э-э, приятель! Если там что-то и случилось, то я тут совсем ни при чем! И вообще…
— Пошли, пошли! Поздно оправдываться!
Я взял себя в лапы. Как бы там ни было, благородному потомку рода фон Коттов не пристало унижаться перед какими-то придворными бездельниками!
Вопреки ожиданиям меня отвели совсем даже не в темницу, а в конюшню. Конюх спешно оседлал Иголку, стражник махнул рукой:
— Садись и уезжай!
— Но…
— Проваливай, сказано тебе!
— И не подумаю! — возмутился я. — Где Андрэ?! Что вы сделали с моим государем?! Думаете, это вам с рук сойдет? Вы еще не видели меня в гневе!
Даже не снисходя до спора, стражник схватил меня за шиворот, с оскорбительной легкостью забросил в седло и, прежде чем я сообразил, что происходит, связал мои лапы поводьями.
— Эй, мерзавец!..
— Выведи лошадь за ограду и там отпусти, — не обращая на мои вопли ровным счетом никакого внимания, скомандовал де Суфле. — Пусть катятся на все четыре стороны.
— Капитан, что происходит? — испуганно заржала Иголка, вставая на дыбы и пытаясь вырваться из рук солдата. Но у того оказалось достаточно опыта, чтобы увернуться от копыт и удержать поводья. — Капитан?!