Котуйская история
Шрифт:
Очнулся он в полевом лазарете, в большой, четырехугольной палатке, лежа на операционном столе. Возле него суетились врач-хирург и молоденькая медсестра. Рядом возился пожилой мужчина - солдат в оборванной телогрейке, он помогал раненному бойцу лечь на носилки.
– Ну, что, дорогой наш герой, очнулся, - врач приветливо погладил Николая по лбу, - потерпи еще чуток, сейчас мы достанем железку из плеча и отправим тебя в госпиталь.
Пока хирург подготавливал к операции инструмент, сестра обкалывала ранение на плече Николая обезболивающим препаратом.
– Доктор, может до госпиталя потерпеть?
– произнес умоляюще Коля, глядя как хирург берет скальпель и пинцет.
Медсестричка ласково взглянула в глаза раненному и успокаивающе сказала:
– Потерпи родной, рана не опасная, Николай Фомич мигом достанет пулю, он у нас в этом деле большой мастер.
Коля застеснялся симпатичной девушки и, закрыв глаза, кивнул головой. На поверхности раны он не ощутил боли, но как только инструмент хирурга проник в пулевое отверстие и коснулся металла, Николай дернулся всем телом. Как и обещала сестричка, все быстро закончилось, и когда раненный боец открыл глаза, то увидел, как хирург собирается выбросить пулю.
– А можно я оставлю ее себе на память?
– спросил он доктора.
Врач кивнул головой и сквозь повязку обратился к сестре:
– Любаша, перевяжи его и вколи обезболивающий, а я пока осмотрю следующего, и не забудь перед отправкой талисман ему отдать.
К вечеру подъехали две санитарные машины и раненных бойцов осторожно, переместив в кузов, отправили в госпиталь. Люба бережно поправила под головой Николая телогрейку и на прощание сунула ему в руку пулю, извлеченную из плеча.
Через два дня к Коле пришел его друг Лешка и принес гостинцы от сослуживцев из разведотделения.
– Колек, а знаешь, командир за тебя хлопочет, - с захлебом рассказывал Леха, - говорит, подал рапорт, чтобы тебя досрочно из штрафроты освободили и снова полк отправили. Ты героический подвиг совершил.
– Да ладно, что я один там был, а тебя и Мишку разве командир обошел вниманием?
– Наверняка и нас освободят, а тебе орден - железно обеспечен.
– Ага, сейчас, если только орден "Сутулова" вручат, - усмехнулся Николай. Письма были?
– Нам с тобой нет. Мишке с Ленинграда казенная бумага пришла, правда запоздалая, прикинь Колек, у него там мать и трехлетняя сестренка умерли с голоду. Батька под Киевом погиб, теперь он круглым сиротой остался.
– Да, кабы не война проклятая, - вздохнул тяжело Коля, потирая ноющее от боли плечо, - может, и жизнь наша по-другому бы пошла.
– Да, Колек, я бы не полез с голодухи за картошкой на овощной склад, а ты бы не прогулял смену на заводе. Спасибо родной стране, влупили нам с тобой срока по самое не люблю.
– Ты хоть под статью за кражу угодил, а я - то за какие коврижки?
– возмутился Коля, - какой гад выдумал, чтобы за прогул, людей свободы лишать. Обидно. Я ведь прогулял по уважительной причине, мамка захворала, и мне нужно было в другой конец города за лекарством смотаться. Так разве послушали следаки?! Вменили же статью за самовольный уход с военного производства.
– Коль, а тебя в лагерь отправили или сразу в армию направили?
– Ты что, с Луны свалился, я почти год отсидел, в спецчасть заявление написал, что хочу на фронт, два раза отказывали, я ведь тогда еще малолеткой был. Знаешь, как я опешил, когда меня хозяин к себе вызвал, там у него какой - то капитан сидел, он как раз набирал зэков в штрафники.
– Выходит, ты уже второй раз под раздачу попал.
– Да, если бы не награды, отправили бы на этот раз в лагерь, а не в штрафную роту.
– Странно, ты не рассказывал мне такие подробности, - удивленно сказал Лешка.
– Разве?
– Нет- нет, ты запамятовал. Коль, я слышал, сам Рокоссовский перед Сталиным за штрафников просил, чтобы за ранение их под чистую отмывали от прежней судимости.
– Не знаю, Леха, может и так, но нам - то от этого не легче, отношение к штрафникам такое...
– Николай вздохнул, - со скотиной лучше обращаются.
– Ты не переживай, суд простит, и весь позор смоешь.
– Лешка, не говори так, в чем я виноват перед своей мамкой, перед соседями, перед Родиной, я что, предал их или струсил?! Встречаются разные: солдат бросает оружие, руки поднимает, жить хочет, в плен сдается, а я не из той породы, пусть меня крест - накрест пулями прошьет, но живым не сдамся. Меня совсем другое волнует: почему меня, пацана семнадцатилетнего, как жульмана заправского в лагерь окунули? Я тогда для себя решил, лучше в бою погибну впервые же сутки, чем это дерьмо лагерное хлебать годами. Я открыто начальничкам в глаза высказывал свои недовольства, так они меня на кичман столько раз определяли, потому мое заявление - идти на фронт затасовывали подальше. В лагере таких, как я, полно было, многие хотели на фронт, но собаки - вертухаи твердили одно: "На нарах победу будете встречать - твари!" Благо капитан, набиравший зэков в штрафроту, взглянул на меня и сразу дал добро.
– Ты сейчас со стороны увидел бы себя, у тебя взгляд, как у разъяренного быка.
– Что, правда?
– Конечно, потому вертухаи с тобой не церемонились, от одного твоего взгляда их в дрожь бросало.
– Да, ладно, заливать - то, - засмеялся Колька, но снова ухватился за плечо.
– Сильно болит?
– Есть малехо, ладно, до свадьбы заживет.
– А когда свадьба?
– заулыбался Лешка.
– Ты оглумел, что ли, у меня и невесты нет.
– А сестричка из полевого госпиталя?
– Нет, Леха, ты действительно офонарел, с какого боку я к ней должен прилипнуть.
– Ну, она же тебе понравилась?
– И что, война кругом, а мне жениться? Слушай, брось ты об этом говорить.
– Ладно - ладно, Колек, я пошутил, просто, когда тебя увозили в госпиталь, я глянул на вас и подумал, что это судьба, ты так на нее смотрел.
– С благодарностью?
– Не-е, у тебя взгляд был, словно ты с любимой девушкой прощался.
– Лешка, хватит заливать, сделай лучше самокрутку, а - то уши опухли, курить хочется.