Котуйская история
Шрифт:
Сын Алешка любил его за доброту, за дерзость, за умение находить подход к ребятне. Если Резак в куражах, то никогда не обделял ребятишек вниманием, всегда преподносил сладости или какие-нибудь игрушки. Однажды, играя во дворе в футбол, пацаны пустили мяч в соседский огород к сварливому мужику. Он не раз ругал ребятню, что пропорет вилами мяч, вот и на этот раз мальчишки упрашивали ворчливого дядьку, отдать мяч.
– Все, доигрались сорванцы, все грядки мне своим мячом помяли. Больше не увидите его.
– Дядь, ну пожалуйста - а, - упрашивали они соседа, - мы больше не будем.
– Нет, я сказал, ищите другое место для игры.
– Это, Миха, - раздался знакомый голос, - Резак подошел к штакетнику, - мяч пацанам верни.
– Серега, не встревай, они мне все грядки испортили.
Резак достал из кармана шкар (штаны, брюки) денежную купюру и, протянув ее Михаилу, сказал:
– Это тебе за издержки, покроешь свои убытки.
– Я сказал - нет!
– Слышь, ты, чморина, если ты в неладах с мужиками живешь, так не спускай свою злость на пацанов. Не отдашь мяч, башку твою сорву и отдам пацанам, чтобы они ее гоняли вместо мяча, - пригрозил Резак.
Сосед нахмурился и, опасаясь, что Резак исполнит свою угрозу, бросил мяч за штакетник. Серегу многие из соседей побаивались за его крутой нрав. Никто не сомневался, если Резак достанет из-за голенища сапога финку, то может довести дело до конца, потому старались не перечить жигану. Лешка с благодарностью взглянул на Резака.
– Если что, крестник, обращайся. Кто из взрослых обидит, сразу мне говори, не жди. Я батьке твоему обещал, что с тобой все будет в порядке.
– Ладно, дядь Сереж,- согласно кивнул Алешка.
– Я тебе сколько раз говорил, я твой крестный, называй меня просто - Серега, ты же знаешь, я не люблю этих - дядя... тетя... Понял, Леха, чтобы я не слышал от тебя, что ты называешь меня дядей.
Улыбнувшись, Лешка еще раз кивнул и рванулся к группе пацанов, нетерпеливо ожидающих его, чтобы погонять мяч.
Резак любил "погарцевать" по Юному городку, оденет хромовые прохаря (сапоги), приспустит их гармошкой и пошел по улице. Черные: лепеха (костюм) и шкары сидели на нем, как на манекене. Прищурит дерзко взгляд и, наигрывая на гитаре, собирает толпу парней и девчонок. Но, пожалуй, самым любимым занятием для Резака, была игра на аккордеоне. Сядет на крыльцо, растянет меха и польется задорное танго "Брызги шампанского", которое плавно переходит в "Амурские волны" или необычайные французские мелодии. Вот тогда во дворе его барака собиралась не только молодежь, но и взрослые и даже старики. Приходила Анна и слушала, как Резак виртуозно исполняет музыку. Он закрывал глаза и, слегка наклонив голову, плыл вместе с мелодией. Казалось, не его руки исполняют шедевры, а кто-то другой манипулирует клавишами. Потом поступают частные заявки и пожилые люди, поблагодарив Сергея, расходятся по своим дворам. Над бараками и улицей до поздней ночи раздаются задорные песни: от уркаганских, содержащих блатные слова, до тоскливых, мучительно входящих в сознание, песен. Аня всегда ждала этого момента и, представив, как ее любимый Коля сейчас тоскует, стояла со слезами на глазах и слушала вкрадчивый голос Сергея. Резак понимал ее состояние и вкладывал в слова и голос такие нотки, что они брали за живое. Только через изумительную мелодию, красиво произнесенные слова, можно донести до сердца этой женщины, как ее любят двое мужчин на свете - это ее муж Николай и он - Серега Резак.
Подрастала детвора на Филях, на улице Черной, впитывая, как губка поступки и наказы взрослых парней и мужчин. Примеров было много: одни садились в тюрьмы, другие выходили их лагерей и кругом существовал свой, негласный закон. Продал, наябедничал, струсил - в изгои. Своровал у своих - объявят "крысой". Унизил, оскорбил, надругался над девушкой - получишь перо в бок или такого подонка опустят ниже "тротуара". Отругал кто-то из молодых пожилого человека, в этот же день ему вставляли таких "пентюков", что желание оскорблять взрослых, сразу пропадало. Госвласть - это конечно, она обладает силой и умением подавить любые действия в несоблюдении законов. Но исполнение, как таковых, не многие принимали за основу, те, кто неоднократно побывал в лагерях, вели свою политику, отличавшуюся от основной. Свежи в людской памяти: война, голод, разруха, репрессии и огромные лагерные срока. Не все были жуликами или просто залетевшими на срок по уголовке, были и такие, кто осуждал действия соввласти к своим политическим наказаниям.
Этих людей власть прятала за колючей проволокой и, дав вздохнуть немного свободного воздуха, "гасила" по новой в холодные и мрачные бараки лагерей. Одним из таких людей и был Борисов Николай.
Глубокой осенью пришло долгожданное письмо, в котором Коля сообщал, что ему положено свидание и состоится оно через два месяца, то есть в январе. Аня места себе не находила, получив радостную весть. Она выскочила на улицу и покричала сына. Но Алексей где-то пропадал с друзьями. Она обошла несколько бараков и, увидев друга Лешки - Валёного Витю, спросила:
– Витюш, ты моего не видел?
– Теть Ань, он пошел к дворцу Горбунова с пацанами, говорят, кино классное привезли, сегодня вечером покажут.
– Передай ему, если увидишь, письмо от отца пришло. Пусть срочно бежит домой.
– Хорошо тетя Аня, передам.
Анна скопила сумму денег, чтобы хватило на дорогу туда и обратно. Продуктов набрала побольше, хорошо сын с ней едет, поможет с поклажей. Ехать далеко, в Сибирь, на свидание отвели всего одни сутки. Плохо только, что свидание будет происходить в вагончике, где они будут у людей на виду. Ну, да ладно, ей бы взглянуть в любимые глаза, да обнять крепко и прикоснуться к его губам. Сын совсем не знает отцовской ласки, но по ее рассказам Алешка всегда чувствовал, что папка ждет его и любит, хотя и находится далеко от семьи. Коля у них самый лучший, как можно не помнить его: за его спокойный голос, за ласки и заботу. Аня никогда не забудет, как муж, сильно простудившись, утром собрался на работу. С температурой, еле стоя на ногах, подался зимой по холоду. Денег в семье не было, даже не на что хлеб купить, занимала у соседей, а Коля гордый - не хотел брать в долг, не любил, вот и пошел больным на работу. Пришлось Ане к Резаку идти за помощью, он как услышал, так раздетый и бросился на улицу. Увидел Кольку, присевшего в сугробе, взвалил на себя и домой притащил. Потом ругал его, но мягко, по - дружески. Резак ушел, вечером принес две авоськи с продуктами и еще положил деньги на стол.
Аня тоже гордая, ей чужого не нужно.
– Сергей забери деньги, а за продукты спасибо.
– Ты хочешь, чтобы он, как я, пошел воровать, чтобы прокормить вас, - Резак указал на больного Николая и осуждающе продолжил, - деньги не пахнут, ты его сначала на ноги поставь, да мальчонку, как следует накорми, потом будешь мне высказывать, нужны тебе ворованные деньги или нет.
– И хлопнув дверью, ушел. Что могла возразить Резаку в тот момент Аня, когда в доме действительно было голодно, потому была благодарна Сергею за помощь.
Ехали на поезде несколько суток. Вот и станция, на которой выходить, да еще пришлось ждать автобус, чтобы доехать до поселка, где содержали в лагере Николая. Вагончик для свиданий размещался между колючими заборами, чтобы в него войти нужно под конвоем пройти вдоль запретной полосы. Если зэк без разрешения выйдет из двери вагончика, то окажется под дулом карабина часового.
На счастье Анны и Лешки, в этот день свидание полагалось только Николаю. Внутри было тепло, буржуйка в углу еще дышала жаром. Разложили вещи, выложили продукты, и стали ждать Колю. Лешка, через зарешеченное окно посмотрел в зону, и увидел несколько деревянных бараков. Над трубами вился дымок. Основной лагерный люд находился на работе - объекте, где происходила вырубка леса. Николай в этот день был освобожден от работы.
За дверью послышался скрип снега под ногами и с клубами холодного пара, в вагончик вошел арестант в ватной телогрейке и шапке-ушанке. Аня бросилась к мужу и, обхватив руками шею, прижалась к его груди. Затем слегка отстранилась и стала неистово целовать лицо. Николай ловил ее губы и, блуждая глазами по лицу, не мог наглядеться, затем подошел к сыну, ласково потрепал его по волосам и прижал к себе. Сын ощутил щетину на его небритых щеках, когда холодные губы прижались к его лбу.
– Родной ты наш, похудел, осунулся, - Аня пригласила мужа за стол.