Коулун Тонг
Шрифт:
Чеп, подавшись вперед, сказал:
— Монти, я подумываю остаться здесь, в Гонконге.
— Согласно условиям нотариально заверенного соглашения, это исключено. Тебе придется уехать.
— А кто узнает? — улыбнулся Чеп.
На этом он умолк. Сделал заказ, выждал, пока официант отойдет.
— Я тут кое-какие раскопки произвел, сквайр, — заметил Монти. — Теперь я чуть поглубже знаю нашего мистера Хуна.
— Я его ненавижу, — произнес Чеп ровным голосом. — Кошмарный человек. Грязная свинья. Я ему так и сказал.
— И правильно сделал, — улыбнулся Монти, точно находя в кошмарной натуре Хуна нечто
Монти сделал паузу, пока на столе расставляли салаты и посыпали их черным перцем. Подождав ухода официанта, вернулся к рассказу.
— Он ноаковец, кадровый офицер. Его подразделение уже частично разместилось в Стэнли.
Чеп заметил:
— Меня всегда смешило, что китайцы называют свои войска Народно-освободительной армией.
— А это смешнее, чем называть солдат бифитерами [16] ?
— Не знаю, — протянул Чеп. — Австрийцы ведь зовут своих штурмовиками?
— Ты имеешь в виду немцев. Разница огромная, — возразил Монти, болезненно скривившись. — Я уже жалею, что тебе рассказал. Поверь, это было непростое решение.
Чеп уже готов был извиниться, но, поглядев на Монти, подумал: «Кожаные штаны, тиролька, пукающие трубы духового оркестра, 'Зунь звой палец…'»
16
Бифитеры — стражники лондонского Тауэра.
— Твой мистер Хун почуял, что на сделку ты идешь не очень охотно, — сообщил Монти. — Поэтому он и включил в условия продажи вашей фабрики требование, чтобы вы уехали из Гонконга окончательно.
— А если я не захочу уезжать?
— Ему ничего не стоит сделать так, чтобы ты захотел. Указать тебе на дверь, умник, — пробурчал Монти. — Может, с виду он и кажется идиотом, но на деле это опасный противник.
Громко хрустя салатом, глядя прямо в лицо Монти, Чеп сказал:
— Я ни разу не говорил, что он дурак. Я сказал, что он дебил.
— Занятная градация, — заметил Монти. — Один из пунктов документа, который ты только что подмахнул, гласит: чтобы получить денежное возмещение по сделке о продаже фабрики, ты согласен уехать из Гонконга, причем не позднее 1 июня 1997 года.
— Ты почему мне этого раньше не сказал?
— Я тебе сейчас говорю, сквайр. Затем я тебя сюда и пригласил.
— Тьфу! — вскричал Чеп.
Им подали свиные отбивные с жареной картошкой и брюссельской капустой, а на десерт — заварной крем. Чеп подумал, что сам себе подсудобил несварение желудка. Он-то рассчитывал услышать от Монти что-нибудь утешительное, но ланч только прибавил ему поводов для волнений. Хун — не просто скот, но и опасный зверь, к тому же коварный.
— Побереги себя, сквайр, — произнес Монти и для вящей убедительности поднял палец. — Знаешь, что случилось с Фитли?
За кофе в Садовой гостиной — Монти ожидал там супругу, которую как представительницу женского пола в Джексоновский зал не допускали, — упершись локтями в колени, Монти под строжайшим секретом поведал Чепу историю гонконгского адвоката Фитли. Фитли влюбился в проститутку-китаянку, с которой познакомился в клубе в Мун Коке. Чеп навострил уши: он и сам частенько посещал клубы в этом районе.
Воспылав неутолимой страстью, Фитли не давал женщине проходу, осыпал подарками, сделался ее монопольным клиентом, пока бандиты, на которых она работала, не отослали ее назад в Шанхай.
Фитли поспешил вслед с полным чемоданом денег, надеясь выкупить ее на свободу. Бандиты при соучастии самой женщины назначили Фитли встречу, чтобы обсудить дело, и убили. Разумеется, деньги они забрали, но суть тут была не в деньгах. Труп Фитли, разрубленный на кусочки, был обнаружен в ярко раскрашенной железной бочке с надписью «Опасно для жизни». Бандиты перевезли бочку через границу Гонконга и бросили прямо за проволочными заграждениями, на капустном поле, в Лок Мачао. Это было предупреждение всем, кто, подобно Фитли, вздумает спутать проституцию с амурными делами или усомнится в главенстве китайцев.
— Китайская трагедия, — заметил Чеп.
— Я бы сказал, гонконгская история любви, — возразил Монти.
— Я не такой дурак, чтобы переходить дорогу триадам, — заявил Чеп.
— Кто тут говорит о триадах? — сказал Монти. — Китайская армия — вот кто его убил. Она владеет половиной массажных салонов в Шэнчжэне. В будущем году она придет сюда. Я говорю о твоем мистере Хуне.
Чеп промолчал. Затем ему вспомнилось, как он познакомился с Хуном. Он спросил:
— А как Хун стал членом Крикет-клуба?
— Я дал ему рекомендацию, — ответил Монти и, не дожидаясь реакции Чепа, добавил: — Надо идти в ногу со временем.
Чеп кивнул. Постарался изобразить на лице беспечность. А сам сознавал: Монти его убедил. Сведений, полученных от Монти, было вполне достаточно. Все остальное время Чеп просидел молча, чтобы не выдать своего панического ужаса.
Вскоре в Садовой гостиной появилась миссис Бриттейн. Официант провел ее к их столику. Это была миниатюрная, хрупкая на вид, нервозная женщина. «Приве-ет», — произнесла она с неистребимым суррейским [17] , похожим на конское ржание акцентом. Заявила, что просто иссохла от жажды и выпьет бокал белого сухого, и как поживает Бетти Маллерд? Чеп поддержал беседу, но скорее на автопилоте: он никак не мог смириться с тем, что супруг сделал миссис Бриттейн австриячкой, господи прости. Чеп вообразил эту маленькую женщину в облегающих кожаных брюках на фоне пивных кружек и толстых ломтей сыра, под звуки оркестра, наяривающего среди увитых гирляндами нацистских танков.
17
Суррей — одно из графств, окружающих Лондон.
После ланча Чеп впал в какое-то полубредовое состояние. Тут сказалось все — и салат, и свиные отбивные, и пинта пива, и калорийный десерт, и весть о всесилии Хуна. Вначале рассказ Монти не вызвал у Чепа, размякшего от сытной еды, ничего, кроме недоумения. Однако постепенно многое прояснилось. И теперь ему нужно было побыть в одиночестве и попробовать поразмыслить. Но плотная трапеза парализовала его ум — Чеп весь извелся от тревоги, но ничего толкового придумать не мог.
Стоя на пристани, он вспомнил утро и ребенка, который распевал «До сколого сивданя» и «Раз, два, тили, четы, пя, шесь». Бесполезный урок английского.