Кованый сундук (худ. Ю.Синчилина)
Шрифт:
Пройдя несколько шагов, Витя остановился, близоруко оглядываясь. Где же Колька? Неужели всё-таки ушел? Он успел заметить, что в приоткрытую дверь высунулась голова Майи и тут же исчезла.
И вдруг он услышал откуда-то из-за погреба голос товарища:
— Витька, а Витька!.. Иди-ка сюда!..
Голос был не сердитый, в нем слышались только нетерпение и озабоченность.
Почти счастливый оттого, что Коля здесь, во дворе, и никуда не ушел, Витя безропотно пересек двор.
Он нашел своего друга в укромном углу между погребом и сараем, на гребне высокого
Коля стоял, держась за остроконечные доски забора, и смотрел в соседний сад, туда, где совсем ещё недавно среди старых лип и густых кустарников прятался страшный дом гестапо.
— Вот что, Виктор, — сказал он деловито: — необходимо осмотреть пожарище.
— Чего же там осматривать? — робко спросил Витя. — Всё же сгорело.
— А может, не всё.
— Всё равно нельзя. Говорю тебе — я не пойду со двора.
Коля пожал плечами:
— Так ведь это же и есть двор!..
Витя помотал головой:
— Не наш.
— Нет, наш. Тут теперь пустырь. Никто не живет. Мы даже можем попросить, чтобы забор сняли… Ну что, идешь?..
«Надо ему хоть в чём-нибудь уступить, — подумал Витя: — он же всё-таки не ушел со двора, а ведь ему так хотелось!»
Он вздохнул и сказал нехотя:
— Ну ладно, пойдем, пожалуй.
— Кругом, что ли, или прямо через забор?
— Прямо.
Они быстро перелезли через забор и, спрыгнув, увязли по колена в глубоком снегу. Пожарище вблизи казалось ещё страшнее и непригляднее, чем издали. От дома сохранился только каменный фундамент. На нем беспорядочной грудой лежали обгорелые балки, куски штукатурки, лопнувшие от жара кирпичи. Мальчики обошли фундамент кругом и остановились. Перед ними были заваленные кирпичом ступеньки, ведущие в подвал, и низкая, обитая железом дверь с толстым незадвинутым засовом.
Дверь была приоткрыта.
— Войдем? — спросил Коля.
— Лучше не надо, — нерешительно ответил Витя. — Сам понимаешь…
Коля вдруг рассердился.
— Что я понимаю? Ну что я понимаю? — закричал он. — Вот что я тебе скажу, Виктор: если бы эта несчастная Майка не увязалась вчера за нами, всё было бы по-другому. Ведь это она первая полезла вниз, а я бы сообразил, что надо позвать патруль…
— Как же! Сообразил бы ты!..
— Говорю тебе — сообразил бы… И ты бы сообразил, только у нас не было времени думать. Она полезла, и нам пришлось лезть. Не оставлять же было её одну… Ух, попадись она мне теперь, я ей так дам!..
— Ну ладно, ладно. Пойдем лучше посмотрим, что там есть, пока Клавдия Федоровна из дому не вышла.
Они потянули к себе тяжелую дверь. Она медленно, но плавно отворилась, и мальчики оказались в узком каменном коридоре. Должно быть, он разрезал подвал на две части по всей длине дома, но сейчас им удалось пройти по этому коридору всего пять или шесть шагов. Дальше коридор был завален осыпью кирпича, железа и штукатурки. Только одна дверь налево — ближайшая к входу — уцелела, хоть никакой надобности в ней уже не было: рядом зиял пролом, вдвое более широкий, чем эта тюремная низкая, обитая железом, злая дверь. Мальчики молча осмотрели её, пощупали,
— Уж если попадешь за такую дверь, так не выбраться, — тихо сказал Витя.
— Бывает, и выбираются, — ответил Коля.
Они пролезли в пролом и теперь стояли посреди камеры с серыми бетонными стенами и полом из больших каменных плит. Два узких, закрытых решеткой окошка почти не подымались над уровнем земли. Но в камере было совершенно светло. Бело-голубой зимний свет щедро лился сквозь разрушенный потолок.
— Как ты думаешь, здесь расстреливали? — шопотом спросил Витя.
— Нет, наверно. Уводили куда-нибудь, — так же тихо ответил Коля. — Представляешь себе: ночь, люди спят вот на этих нарах… Вдруг открывается дверь, кричат: «Выходи!» — и ведут убивать… Ой, смотри, что это?..
— Где? Где? Ничего не вижу…
— Да вот, на стене! Над самыми нарами… Смотри, написано…
— Верно.
Мальчики взобрались на нары и стали внимательно разглядывать неровные, выцарапанные каким-нибудь гвоздем или осколком стекла, неуклюжие буквы.
«Федя, молчи!» — приказывал кто-то кому-то.
«Валечка, меня убили 27 окт. Вырасти детей» — и подпись. Только никак нельзя её разобрать…
— Знаешь что, Витька? — сказал Коля. — Надо позвать Клавдию Федоровну, может она прочтет. Это надо передать.
— Угу, — сказал Витя. — А вон там, выше, смотри, какая длинная надпись. Давай-ка прочитаем.
И мальчики, привстав на цыпочки, принялись читать.
Прошло добрых десять минут, пока они разобрались в этих неверных линиях, царапинах, щербинах, покрывавших бетон.
«Товарищи, мы умираем, — было выведено на стене. — Осталось жить три часа. Боритесь, работайте, живите. Мы держались до конца». И пять фамилий: Шубин, Фомичев, Коробов, Самохин, Кондратенко.
— Слушай-ка, — сказал вдруг Витя, — а ведь Шубин — это, наверно, отец нашей Маи. Помнишь, он был арестован, да так и пропал…
Коля, ничего не отвечая, повернулся к Вите. Он смотрел на него большими потемневшими глазами. Ему вдруг представился отец Маи, ещё молодой худощавый человек в железнодорожной форме. Наверно, это он и писал. Потому и подпись его стоит первой. Да и написано очень высоко, а он как раз высокий был…
Разыскивая новые надписи, Коля присел на корточки и с трудом стал разбирать почти скрытое тенью от нар слово, смысл которого полностью никак не мог до него дойти, а когда наконец дошел, Коля даже вздрогнул и невольно схватился за Витино плечо:
— Витя, смотри, что здесь написано!..
— Что? Что?
— Написано: «Опасайтесь…» Видишь?
Виктор взглянул через его плечо, но так ничего и не увидел, кроме каких-то царапин на штукатурке.
— Не вижу, — сказал он, поправляя очки. — Хоть убей, не вижу.
— Да ты посмотри внимательнее… Ну куда ты смотришь? Вот внизу, у самых нар: «О-па-сай-тесь…» Последние буквы совсем вправо, под нары, ушли. И дальше что-то написано. Наверно, имя того, кого опасаться надо. Только там темно. Не видать ничего… Где бы нам спички достать?..