Ковчег спасения
Шрифт:
Отведенное ресургемцам место было сырым и холодным. Хотя его постарались сделать максимально пригодным для жизни, оно здорово смахивало на склеп. Внутри большого трюма воздвигли перегородки, чтобы разделить пассажиров на группы по сто человек, и каждое получившееся отделение разгородили на множество мелких, где в относительном уединении могли жить семьи. Первый трюм способен был вместить десять тысяч пассажиров – столько их будет еще через четыре рейса шаттла. Но привезенных шестым рейсом уже придется селить в другой части корабля. А тогда тайное неизбежно станет явным: людей доставили на корабль, пораженный страшной заразой и, паче того, поглощенный и трансформированный собственным капитаном. То есть ресургемцы в прямом и переносном смысле стали паразитами в капитанском теле.
Хоури не сомневалась, что за этим открытием последуют паника и бунты. Скорее всего, придется ввести военное положение, причем еще строже, чем на Ресургеме. Будут жертвы беспорядков и, наверное, показательные казни – чтобы запугать и принудить к повиновению.
Но и это покажется мелочью, когда всплывет последняя, самая страшная истина: триумвир Илиа Вольева все еще жива – и является главным организатором эвакуации.
Вот тогда начнутся настоящие проблемы.
Хоури смотрела, как транспорт отчаливает, маневрирует, ложась на курс к Ресургему. Тридцать часов полета, да и погрузка-разгрузка может занять до пятнадцати часов. Торн вернется через два дня. Сохранить порядок до этого срока – дело сложнейшее, настоящий подвиг, как восхождение на высоченную гору.
А потом будет еще девяносто восемь рейсов…
Но не стоит забегать вперед. Надо идти себе потихоньку, шажок за шажком. К этому Хоури приучили на Окраине Неба, вбив ей в голову военную премудрость: большую задачу надо дробить на мелкие, которые нетрудно решать. Так можно справиться с работой любого масштаба.
Вдали, на другом краю системы, продолжалась война. Вспышки напоминали лихорадочные всплески нейронной активности в умирающем, подстегиваемом имплантатами мозге. Несомненно, Вольева знала о происходящем. Возможно, знала и бета-копия Клавэйна. Но триумвир заснула, а бета, если ее спросить, скорее всего, выдаст порцию искусной лжи. Значит, остается капитан. Он уж точно должен что-то знать.
Хоури отправилась на тайный склад. В полуразвалившемся лифте поехала к трюму, где хранились орудия, как делала прежде сотню раз, но всегда в сопровождении Вольевой. Почему-то этот поход в одиночку казался обманом, дерзкой проказой.
Как и раньше, на складе царили таинственный сумрак и невесомость. Хоури застопорила лифт, влезла в скафандр, нацепила двигательную систему. С замиранием сердца подождала, пока откроется шлюз, и вот она плывет в темноте. Включила тягу, полетела, стараясь побороть чувство неловкости и страх, всегда возникавшие вблизи этих пушек. Ана включила систему навигации, дала ей время запеленговать расставленные на складе маяки. На визоре нарисовались серо-зеленые контуры с подписями. Расстояние – от десятков до сотен метров. Паутина монорельсов, вычерченная сплошными резкими линиями, рассекала трюм под разными углами. Пушек на складе заметно убавилось.
Перед вылетом Хоури на Ресургем их было тридцать три. Потом Илиа вывела восемь штук наружу. Но даже беглый взгляд на картинку дал понять: осталось не двадцать пять орудий, а гораздо меньше. Ана переместилась глубже в трюм, пересчитала артсистемы снова – на тот случай, если неисправны маяки.
Нет, подозрения оправдались: на борту лишь тринадцать пушек. Два десятка страшилищ неизвестно куда подевались.
Хотя догадаться несложно. Когда Илиа вывела за борт восемь штук, еще дюжина отправилась за ними. Вместе они улетели на другой край системы, и теперь там полыхает так, что видно даже с подлетающего шаттла.
То ли Вольева, то ли кто-то другой послал двадцать орудий на войну с ингибиторами.
Интересно, кто в ней одержит верх?
«Знай своего врага», – мысленно повторил Клавэйн древнюю мудрость.
Но ведь своего врага он не знал. Совсем.
Клавэйн сидел один в рубке «Света Зодиака» и напряженно думал: руки лежат на столе, пальцы сплетены, веки смежены, лоб изборожден морщинами – ни дать ни взять гроссмейстер, готовящийся к главной в его жизни партии. Над столом трехмерная проекция, детальный многослойный чертеж субсветовика, хранящего давно утерянное сочленителями оружие.
Клавэйн вспомнил, что говорила Скади в Материнском Гнезде. Свидетельства однозначно указывают на корабль «Ностальгия по бесконечности» и его командира Илиа Вольеву. Старик помнил лицо этой женщины – Скади отыскала и фото. Но это еще ни о чем не говорит, ничего не подсказывает. Доверять можно лишь настоящему. Свежесобранным данным, собственным глазам.
Трехмерная проекция собрала воедино важнейшие сведения о корабле. Его детали постоянно смещались, уточнялись – модель непрерывно впитывала данные, поступающие от систем обнаружения «Света Зодиака». Интерферометры определяли профиль спектра вражеского корабля в диапазоне от мягкого гамма-излучения до низких радиочастот. И на всех длинах волн данные рассеяния выглядели странно. Обрабатывающие их программы или зависали, или выдавали какую-то чепуху. Всякий раз по получении очередного абсурда Клавэйну приходилось вмешиваться в работу анализаторов. Непонятно отчего программы утверждали, что субсветовик «Ностальгия по бесконечности» – это гибрид рака-отшельника, готического собора и чего-то отдаленно напоминающего конус.
Любопытно, в чем причина программных сбоев? Может быть, субсветовик окутан слоем хлама, подобно тому как обитатели Ржавого Пояса временами маскируют свои жилые спутники?
Но что, если программы не ошибаются? Что, если это он, Клавэйн, навязывает им свои представления? О такой возможности не хотелось и думать.
В дверь постучали.
Глухо жужжа моторами экзоскелета, Клавэйн развернулся:
– Да?
В рубку проковыляла Антуанетта Бакс в сопровождении Ксавьера. Оба передвигались в экзоскелетах, которые не поленились декорировать светящейся краской и металлическим узорочьем. На борту Клавэйн часто видел подобные украшения, особенно популярны они были у свиней, но запрещать и наказывать он не собирался. Пусть забавляются. Все, что способствует чувству товарищества, общего дела, полезно.
– Надо кое-что обсудить, – сказала Антуанетта.
– Насчет атаки, – добавил Ксавьер.
Клавэйн кивнул и попытался улыбнуться:
– Если повезет, атаки не будет. Команда «Ностальгии» возьмется за ум и отдаст пушки, и мы отправимся домой, не сделав и выстрела.
Но подобный исход с каждым часом казался все менее вероятным. Судя по показаниям датчиков слежения, два десятка орудий покинули корабль, на борту осталось лишь тринадцать. Хуже того: часть артсистем активирована. За последние восемь часов по локальному времени исчезли сигнатуры трех пушек. Клавэйн догадывался, что это означает, и догадка радости не добавляла.
– А если они не возьмутся за ум? – спросила Антуанетта, заставив экзоскелет сесть.
– Тогда придется применить силу.
– Мы так и думали, – вздохнул Ксавьер.
– Надеюсь, конфликт будет кратким и закончится в нашу пользу. Скорпион завершил приготовления, его солдаты в отличной форме. Ремонтуар помог с техникой, и теперь у нашей великолепной штурмовой группы отличное оружие.
– Но нас вы о помощи не просили, – сказал Ксавьер.
Клавэйн посмотрел на трехмерный чертеж, висящий над столом, – что добавила программа за последние минуты? К немалому раздражению старика, она рисовала на борту «Ностальгии» оплывшие наросты, похожие на засохшие гнойники. Клавэйн выругался сквозь зубы. Корабль теперь неприятно походил на пораженные плавящей чумой здания Города Бездны. И это сходство тревожило.