Ковчег. Исчезновения — 1.

Сухачевский Вадим Вольфович

Поднимались по каким-то ступенькам. Спускались. Поднимались опять. И вдруг…

Это "вдруг" он ощутил сперва по запаху, ибо коктейль из запахов плесени и "полутора кил" квашеной капусты внезапно сменило какое-то странное, слегка опьяняющее благоухание. И под ногами — так же "вдруг" — оказалась не колючая щебенка, а твердый, звенящий при каждом шаге пол. Потом уже глаза даже сквозь черную повязку резануло ярким светом.

Кто-то подошел к нему сзади, снял повязку с глаз, и взору Еремеева открылась непомерных размеров зала, в конце которой на стульях с высокими спинками, — лучше, наверно, сказать — на тронах, — восседали две расплывчатые фигуры. Пол у него под ногами, кажется, был стеклянный, с какими-то замысловатыми узорами, а сверху рассыпали ослепительный свет десятки огромных хрустальных люстр.

Его глаза еще обвыкались с этим хлынувшим светом, когда он услышал голос Нины.

— Я вас приветствую, ваши величества, — сказала она.

— Гм, — донеслось оттуда, где стояли эти троны, — а девчонка в самом деле сообразительная.

— Да, весьма сообразительная! Похоже, это правда — все, что мы слышали о ней.

Затем они стали переговариваться между собой на каком-то тарабарском наречии: "Хок ни хаш асуды пуджа шурданапалы". — "Не хок, не хаш. Шундыр рубабаси. Не хок! Буритан!" Еремеев вспомнил, что именно на такой тарабарщине обратился к нему Картошкин при их первой встрече. Теперь уже не оставалось сомнений. Предположения подтверждались: да, вот на какую систему работали отважные архаровцы!

— Король и император, — указав на этих двоих, восседавших на тронах, шепнула Нина, стоявшая около него. — Кажется, это они сейчас говорят на прахеттском. Впрочем, не уверена…

Тем временем Еремеев, уже окончательно прозрев, смог внимательнее разглядеть этих двоих, восседавших на тронах. Странны были их одежды. Он подумал, что, возможно, они были найдены на свалке, куда их выбросил какой-то провинциальный оперный театр. Один из монархов был облачен в одеяние, наподобие того, что приличествовало бы Герцогу из "Риголетто", облачение другого больше подошло бы эфиопскому царю Аманасре из "Аиды". Не менее странны были и их лица. В лице "Герцога" с маленькими, близко посаженными глазками было что-то отчетливо свиное. Губы у него были напомажены, а щеки густо розовели румянами, что лишь подчеркивало его свинорылость. Лицо "Аманасры" было темным и корявым, как плохо уложенный асфальт или как грубо испеченный хлеб, и глаза его на этом темном лице белели, как фарфоровые.

Банка с квашеной капустой стояла между тронами, король и император поочередно брали капусту пальцами, отправляли ее в рот и, звучно хрумкая, продолжали переговариваться о чем-то своем.

Видимо, по какому-то ритуалу, им следовало чередовать языки всех мест, где когда-либо существовали помойки и нищие, а стало быть — все когда-либо и где-либо существовавшие языки. Еремеев отнюдь не был полиглотом, но некоторые слова, слышанные когда-то прежде, в институтские годы, от иностранных студентов, ему все же удавалось понять.

— Selon moi, il es absolu merd! [По-моему, он полное дерьмо! (фр.)]— прозвучало из уст свинорылого.

— Indubbimente! — согласился "Аманасра". — Dieser Mench ist ein Null. [Несомненно! (итал.) Этот человек абсолютное ничтожество! (нем.)]

Еремееву стало не по себе, ибо он не понимал, о ком они это говорят.

Свинорылый спросил:

— Well, and what actions we’ll undertake? [Ладно, и какие действия мы предпримем? (англ.)]

Еще какое-то время они перекидывались словами на языках, никогда Еремеевым не слышанных, затем "Аманасра" спросил:

— Interrogar? [Допросить? (исп.)]

— Да, надо бы, конечно, надо бы — хрумкая капусткой, по-русски отозвался свинорылый и добавил латинское изречение, откуда-то известное Еремееву: — Sine ira et studio. [Без гнева и пристрастия (лат.)]

— И затем… — сказал свинорылый.

"Не ослышался ли?" — подумал Еремеев, когда асфальтоволицый "Аманасра" прознес:

— Giustizare [Казнить (итал.)].

Однако, очевидно, все же не ослышался, ибо свинорылый кивнул и в длинную ответную тираду, произнесенную на неведомом тарабарском языке, вкрапил одно слово, совершенно понятное, отчего особенно устрашающее. Ибо слово это было "секирбашка".

Далее он поманил пальцем Варенцова, стоявшего позади Еремеева, и произнес приторно сладким голосом:

— Ну-ка, любезный, поди-ка сюда.

Бывший МУРовец боязливо двинулся к ним. Было ощущение, что по мере приближения к монархам рослый опер уменьшается в размерах.

— Ты, стало быть, и есть Варенцов? — спросил его свинорылый.

— Так точно, ваше королевское величество! — подобострастно отозвался тот, обращаясь к свинорылому. Затем повернул голову к асфальтоволицему: — Так точно, ваше императорское!..

Бугристое лицо монарха поморщилось:

— Ну-ну, не так длинно, — сказал он. — Вполне достаточно обращения "сир" — так оно будет уместнее и, во всяком случае, короче.

Варенцов взбоднул головой:

— Слушаюсь, сир!

Свинорылый опять медово пропел:

— Стало быть, ты тот самый Варенцов, который, служа в некоем МУРе, столь безбожно брал мзду с моих нищих подданных? Те денежки, что складывались из их копеечек, заработанных унижениями и слезами! А в твой карман они потом ложились полновесненькими зелененькими долларами, не так ли? Подсчитывал ты, Варенцов, сколько человеческих слезинок ежедневно капало в твой карман? А за все время, наверно, озёра их в твой ненасытный карман перетекли! — При этих словах самые натуральные слезы покатились и по нарумяненным щекам свиноподобного короля.

— А свалку в Люберцах кто крышевал? — сурово добавил менее сентиментальный император. — Не на те ли самые денежки и отгрохал себе трехэтажную виллу в Клинском районе?

— Ваше… Виноват! Сир!.. — пролепетал бывший МУРовец. — Я же в конечном счете осознал… В конце концов я же стал на вашу сторону! Исключительно по убеждениям!..

— Сколько там стоили его "убеждения"? — спросил император у короля.

— Это мы щас, — мгновенно перестав лить слезы, отозвался тот. Он вытер о штаны испачканные капустой руки, достал какую-то книжицу, оправленную в золото и перламутр. — Значит, так… Тут, впрочем, длинный реестр. Шаги к раскаянию — поэтапно… Уход из этого, едри его, МУРа… Внедрение в детективное агентство "Виктория"… Выход на операцию "Ковчег"… Сопутствующие издержки…