Ковчег. Исчезновения — 1.
Шрифт:
Каким-то образом им удалось беспрепятственно миновать блок-пост, и они выехали на шоссе. "Куда? Теперь-то куда?" — думал Еремеев. Не было никакой робости перед новой распахнувшейся перед ним неизвестностью, а было ощущение, что просто он, продолжая спать, переносится из одного сна в другой.
XI
Высочайшая аудиенция. Выкуп
Смирись!
Всесильны законы подземного мира!
Фанера, заменявшая боковые стекла, не давала увидеть ничего по сторонам, но Еремеев и без того ощущал, что эта галоша с ходу набрала скорость, совершенно в ней не предугадываемую.
— Ну ты даешь! Сто тридцать! — словно в подтверждение его мыслям, изумился Варенцов. — Не развалится твой драндулет?
— Ты машину не обижай, — отозвался очкастый Велизарий. — Классная, между прочим, машинка! На ней еще прошлые папы ездили, а прежде них — Лаврентий Палыч самолично. Ну потом, правда, всю начинку-то обновили. Ты на видимость не смотри. Это вроде как с моим клифтом: на вид вроде тряпье, а внутри… Мне ж его папы с довесочком подарили. Гляди… — Он достал из внутреннего кармана что-то увесистое, завернутое в промасленную газету, пахнущую помойкой, и протянул Варенцову.
Тот развернул газету и тихо присвистнул:
— Ого!
В свете встречных фар Еремеев увидел, что в руках у него массивная табакерка — судя по блеску, явно золотая, к тому же украшенная разноцветными камнями. Варенцов прочел выгравированную на крышке надпись:
— "Светлейшему князю Потемкину от Екатерины". Ни фига себе!
— А ты думал! Папы плохое дарить не станут, что б ты там ни говорил.
— А я — чё? — стушевался Варенцов. — Я ничё и не говорю. Вещица-то офигительная! Папы знают, что дарить. Это тебе, верно, вроде как от них орден. Заслужил, стало быть.
Теперь в его голосе явно звучали заискивающие нотки. Но зелено-малиновый остался глух к лести, он убрал табакерку обратно в карман и сказал нравоучительно:
— Это я все — к чему: к тому, что на наружность не смотри, смотри на внутренность. Вот и машина эта: с наружности вроде бы старье, а внутрь заглянуть — движок восемьсот сил, по спецзаказу делали на военном заводе, и вся начинка ручной работы, никакой "Ролс-ройс" в сравнение. Вон, вишь, "мерс" катит. А мы его щас — как стоячего! Гляди!
Он прибавил газу. Фанера задрожала от бьющего по ней рваного ветра.
— Ну ни фига!.. — восхитился Варенцов.
— То-то же, — проговорил Велизарий. — Чтобы у пап — да какое-нибудь фуфло!
— А я чё? Я ничё…
Так, за разговорами, въехали в ночную Москву. Галоша от Лаврентий Палыча все так же стремительно пронеслась по шоссе и затем, сбавив скорость, свернула на Садовое кольцо.
— Куда это ты? — спросил Варенцов.
— Да к Диспетчеру подскочить, — объяснил Велизарий, — справиться — может, надо чего прихватить для пап.
Через лобовое стекло Еремеев увидел, что они подъезжают к Парку культуры. У входа в закрытое по ночной поре метро высился, как столб, длинный, тощий детина в черных очках (очевидно, слепой) и с какой-то фанерной табличкой на груди.
Машина притормозила у тротуара, этот длинный уверенно подошел и наклонился к кабине. Еремеев сумел прочесть надпись на его табличке — ту самую, о которой недавно и говорила Нина: "Принимаю заказы на ремонт швейных машинок".
— Здорово, Диспетчер, — сказал ему Велизарий. — Папы не говорили, чтоб им чего привезти.
— Да нет вроде, — сиплым голосом ответил тот. — Разве что прихвати кила полтора капустки квашеной, а то у них, кажись, кончилась уже. Боюсь, как бы не заскучали они без капустки-то.
— Так-ить рынки закрыты, — опечалился Велизарий.
— А тут бабка одна торгует неподалеку, у Киевского, купи-ка ты лучше, от греха.
Велизарий кивнул:
— Сделаем… Давай, садись.
Слепой Диспетчер, который, судя по его уверенным движениям, вовсе не был слепым, открыл заднюю дверцу, влез и уселся на имевшееся там откидное сидение, напротив Нины, Гони и Еремеева. Когда машина тронулась, он снял свои очки, под которыми Еремеев, к своему удивлению, увидел самые настоящие бельма. Однако сразу вслед затем тот принялся ковыряться в глазах довольно грязными пальцами, — зрелище было не для слабонервных, — и выковырял из каждого глаза по белой линзочке, после чего уставился на сидевших перед ним вполне зрячими, хотя и по-рыбьи блеклыми, глазами. Неприятный был у него взгляд, неживой, холодный, как у мороженого судака.
Через несколько минут машина снова остановилась, Варенцов расторопно выскочил и вскоре вернулся с банкой в руках. Когда он уселся, в машине тошнотворно запахло квашеной капустой. Варенцов запустил пальцы в банку и снял пробу.
— А знатная, вправду, капустка! — одобрил он. — Папам понравится.
— Да ты не тягай, не тягай, папам оставь, — сказал строгий Велизарий.
Варенцову пришлось поставить банку под сидение и в который раз повторять:
— А я чё, я ничё… — Судя по обращению с ним, он по какой-то иерархии был из этих троих персоной самой незначительной. — Ну, что ль, поехали? — бодрясь, сказал он.
И опять Велизарий его осадил:
— На жинку свою нукай. Быстрый какой! Сперва надо… — Недоговорив, он обернулся к Диспетчеру: — Давай.
Тот кивнул и, пошарив в кармане, извлек из него три широких черных ленты.
— Голову наклони, — просипел он Беспалову.
Гоня повиновался, и лжеслепой завязал ему глаза. Затем то же самое он проделал с Ниной и с Еремеевым. Лишь после этого под колесами машины снова зашипел асфальт.
Минут десять они петляли по каким-то переулкам, потом понеслись прямо, потом снова стали петлять. Так ритмы движения несколько раз сменяли друг друга.
Внезапно, — это произошло в один какой-то миг, — Москва, угадываемая по своему гулу, исчезла, будто выключили радиоприемник. Колеса зашуршали по какой-то щебенке, а к запаху "полутора кил капустки" добавился запах мышей и отвратительной гнилости. Нина шепнула Еремееву:
— Кажется, подъезжаем.
— Разговорчки! — просипел Диспетчер.
Однако Нина была права — минуты через две машина остановилась. Еремеева кто-то взял за руку, помог выйти из машины и повел. По запаху он понял, что они находятся в каком-то подземелье. Где-то вдали журчала неведомая река. "Уж не Стикс ли?" — подумал он, уже ко всему готовый. Под ногами шуршала щебенка. По такому же шуршанию, доносившемуся с обеих сторон от него, он понял, что Нина и Беспалов шагают рядом.