Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
повторять, что ордынцы похожи повадками на леших и водяных, завлекающих
людей в тенета, откуда возврата не было. Ратники приготовились к отражению
атаки, наложив стрелы на тетивы и положив большие камни с бревнами на края
проемов и плах в бойницах. Они с нарастающим волнением смотрели, как мчатся
по заснеженной равнине отряды степных воинов, похожие на толстых змей, издающих вой, визг и другие звуки, смахивающие на поросячьи, когда тех тащат
из клети на разделку. Первые пятерки всадников доскакали почти до реки, казалось, ордынцы решили сходу проскочить по рыхлому снегу, укрывшему речную
ширь, до другого берега, чтобы потом подняться так же стремительно на вал
перед стеной.
– Неужто они решатся на такое, и тот десяток мунгал их ничему не
вразумил? – затаил дыхание Охрим, стоящий плечом к плечу с Вяткой и Бранком.
– Какой десяток!? – отрешенно откликнулся Вятка, не отрывая взгляда от
передовых рядов степных воинов, летящих, казалось, по воздуху. И
встряхнулся, вспомнив десятского мунгальского войска и его отрубленную
голову. – Не ведаю, что они могут сотворить, но теперь знаю, что ордынцы
способны на все.
Ратник поправил сброю, принесенную сестрой, затянув ремни на ней
покрепче, взвесил в деснице топор, как бы примеряясь к топорищу, и снова со
вниманием посмотрел на равнину за Жиздрой. И вдруг увидел то, о чем много
раз слышал, но не придавал значения, и от которого едва не лишился теперь
жизни. Первые отряды ордынских воинов, состоявшие из двух или трех сотен
всадников, круто повернули коней, не доскакав до реки пяток сажен, направив
их бег вдоль кромки берега. Мунгалы развернулись боком в высоких седлах, подняли луки и выпустили тучи стрел по направлению к крепостной стене, не
замедляя бега скакунов, помчались обратно, уступая место новым рядам
лучников с готовыми сорваться с тетив стрелами. Вятка с помощниками едва
успел укрыться за бревнами заборола, как по стенам, по навесу, законопатили
каленые наконечники, стремящиеся найти лазейку или щель, чтобы протиснуться
в нее и поразить защитников смертоносным укусом. Козличи знали, что многие
мунгальские стрелы были отравленными, смоченными в змеином яде, и если
наконечник оставлял на теле лишь царапину, это уже не спасало человека от
смерти. Кто-то вскрикнул на полатях, кто-то громко охнул внизу под стеной, где стояли котлы для разогрева смолы, кого-то злая стрела поразила на улице, прилегающей к внутренней стороне крепости. Это были не первые жертвы
козличей от татаро-монгол, пришедших незванными к мирному торговому городку, стоящему на границе с Диким полем и на перекрестке дорог, бегущих через него
во все стороны. Первыми пали посадские, которых ордынцы постреляли из луков
походя. Но волна ярости защитников города против ворога возросла в этот
момент во много раз, каждый из горожан решил для себя, что будет драться, защищая дом и родных, не на живот, а на судьбину. И тот факт, что городское
вече не успело состояться из-за спешности событий, развернувшихся под
стенами, уже не играл роли.
Вятка сбросил оцепенение и приник к смотровой щели в дубовой плахе, которую он с помощниками сумел установить. Бранко с Охримом и другими
ратниками жались по стенам заборола и по углам, укрывая головы щитами, принесенными родственниками. Вся противоположная стена, как и бревна других
укрытий, были утыканы неприятельскими стрелами с разноцветным, черным по
большей части, оперением. А они все сыпались и сыпались, словно прорвало
хляби небесные и на защитников нескончаемым потоком обрушился железный град.
Откуда-то снизу снова донесся женский вскрик, не успел он истаять, как
повторился опять, теперь уже мужской, на прясле возле глухой вежи. Видимо, кто-то из княжьих отроков, испугавшись смертельного дождя, надумал поискать
убежища получше, да не рассчитал с отходом. Вятка крепко сжал кулаки, раньше
бы бросился на помощь, теперь же только скрипнул зубами и вжался лбом в
сырое бревно с прорезью между ним и другим сверху. Снова тело, как в первый
раз, когда увидел надвигавшихся по равнине мунгал, взялся сковывать
неприятный холодок оцепенения. Он встряхнул плечами, стянутыми ремнями от
сброи, и попытался задавить страх, возникший в глубине груди.
Отряды ордынцев успели образовать на равнине несколько огромных колец
на равном расстоянии друг от друга, которые соприкасались одной стороной с
берегом Жиздры и равномерно крутились в разных направлениях. Сверху стены
было видно, как лучники, приближаясь к береговой кромке, поддергивали правый
рукав шубы, заголяя руку до локтя, затем натягивали тетиву со стрелой, зажатых между указательным и средним пальцами правой руки, резким
выталкиванием дуги левой ладонью от себя. После чего они отпускали тетиву и
стрела летела по кривой, одинаковой почти у всех, в сторону крепости. Воины
сразу отъезжали от берега, заворачивая коней на новый круг, и где-то на
середине вытаскивали новые стрелы из колчанов, торчавшие из них черными
наконечниками, будто кузнечные заготовки в ведре с водой. Тучи их
непрерывным потоком стремились через реку, закрывая солнце темной пеленой, казалось, что дьявольскому круговороту не будет конца. Так оно и было на
самом деле, не только потому, что в колчан ордынского воина влезало не менее
тридцати-сорока стрел, а всех воинов невозможно было сосчитать, но и потому, что от леса готовилась оторваться новая лавина степняков на отдохнувших