Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
бледных лиц монгольских воинов остатки суровой зимы, возвращая им природную
степную их смуглость. Саин-хан качался в седле с деревянными высокими
спинками, позволявшем ему поворачиваться в любую сторону без особых помех, покрытом арабской попоной, похожей на небольшой плотный ковер с узорчатым
золотым рисунком и отороченный по краям шелковой бахромой. Вокруг высились
непроходимые леса с единственной дорогой через них, пробитой неизвестно кем, сбоку которой прятались под толстым слоем снега бездонные не замерзающие
болота. Под ним шел вороной конь с белыми чулками до коленных чашек и с
такой же звездой посреди лба. Он не менял масть коней с тех пор, как стал по
воле курултая во главе с каганом Угедэем, верховным правителем монгольской
империи, джихангиром всего монголо-татарского войска с примкнувшим к нему
неисчислимым количеством кипчаков. Кипчаки населяли земли, завоеванные еще
Священным Воителем, составляя основную массу войска и неся на себе в походе
главные нагрузки, они представляли собой кочевых киргизов, казахов, таджиков
с древними персами и хорезмийцев с каракалпаками и самаркандцами, а еще
абескунцев, саксинов, буртасов и куманов. И прочие народы, имя которым
была – тьма. Эти люди первыми шли в бой, подгоняемые монголами, их
военачальниками, из небольшого племени “монгол”, откуда был родом Священный
Воитель, дед саин-хана, которых во всем войске набралось бы едва четыре
тысячи. Они поднимались по лестницам на крепостные стены, заполняя своими
трупами глубокие рвы под ними, первыми врывались в побежденные города и без
понуканий делились добычей, попавшей в их руки, подавая пример остальным
степнякам. Татар в войске Бату-хана было около тридцати тысяч, они тоже
занимали в нем не последние места. По этой причине кипчаки были обыкновенным
сырым мясом, насаживаемым неприятелем на стрелы и копья как бараний шашлык
на железный прут, поджариваемым кипящей смолой или обдаваемым живым кипятком
для того, чтобы оно лучше прожарилось или проварилось. Они набежали в орду
перед походом Бату-хана в земли урусутов в надежде на добрую поживу вместе с
кавказскими племенами из беднейших в основном слоев населения
среднеазиатского и центральноазиатского регионов. То есть, из харакунов, черни, среди которой попадались караиты, самые смелые воины из одноименного
племени. Сам Великий Потрясатель Вселенной служил простым работником у хана
из их среды, он приказал этих караитов выделить в особые части. И теперь они
или показывали пример храбрости воинам из разных племен, первыми бросаясь на
неприятельские полки, или вместе с монголами шли позади прочих кипчаков, понукая их на взятие неприступных крепостей остриями своих пик.
Впереди послышался громкий возглас одного из тургаудов – воина
передовой сотни, которые часто исполняли роль дневных телохранителей при
первых лицах в орде:
– Байза! Это означало внимание. Саин-хан натянул повод, поморгал веками, сгоняя
с глаз пелену задумчивости, и зорко всмотрелся между спинами воинов и
лошадиными крупами, загородившими обзор дороги. К нему неторопливо подъехал
Субудай-багатур на саврасом жеребце, он ездил за внуком своего господина, ушедшего в мир иной, как нитка за иголкой, точно так-же, как держался за
господином много лет назад. Звание багатур дал ему еще Великий Потрясатель
Вселенной, у которого Субудай служил правой рукой, масть коней он тоже не
менял, предпочитая придерживаться, как и саин-хан, одной, выбранной раз и
навсегда. Только внук Священного Воителя выбрал для себя вороную масть с
белыми отметинами, а Непобедимый саврасую, любимую масть бывшего господина.
Такое правило было у их Учителя при его жизни, и они переняли его без
раздумий. Но сейчас Бату-хан даже не повернул в сторону Субудая головы, увенчанной китайским стальным шлемом с высоким шишаком, он не спускал глаз с
туга – штандарта Чингизхана с рыжим хвостом его коня под острием копья, застывшего на месте. Кругом продолжала властвовать тишина, не нарушаемая
даже треском веток, лишь где-то в стороне прозвучали кипчакские восклицания, приглушенные сырым воздухом, лесным массивом и расстоянием: – Боро!
Это означало на их языке, что кто-то должен был уйти прочь. И сразу за
первым возгласом последовал второй, едва слышимый, и снова на том-же языке: – Гих, боол!
Вероятно, какой-то кипчак гнал впереди себя урусутских рабов, а чтобы
они не замедляли шага, он приказал им бежать. Но где он с ними находился, вряд ли можно было разгадать, скорее всего, воины аллаха разнюхали дорогу, параллельную этой, или сбились с пути и теперь плутали по лесу в поисках
выхода. Саин-хан скосил глаза на черную гриву коня с вплетенной в нее
пестрой нитью преданности и пожелания великой победы над всеми врагами. Ее
вплела своими руками юная его жена, дочь хорезмского шаха, к которой он не
входил в шатер уже несколько дней. Остальные шесть жен тоже ждали его
прихода, особенно монголки, которые отличались заносчивостью, граничащей с
дерзостью. Но соплеменниц надо было терпеть, какую бы пакость те не
придумывали, потому что они имели право пожаловаться на господина старшей
жене кагана всех монгол. А верховный правитель мог выразить свое
неудовольствие, которое было способно обернуться любыми неприятностями, ведь
некоторые из монгольских жен имели происхождение из знатных родов. Всех жен
у саин-хана было сорок, но в поход он взял с собой только семерых, остальные