Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
только его обещаниям найти амбары крепости, но и признанием нужности похода, ведь за это время будет разведано большое пространство и убито немалое
количество урусутов во славу монгольского оружия. Так думал Кадыр, стремясь
заранее оградить себя от наказания, избежать которого в случае неудачи было
невозможно. Остановившись на спасительной мысли, он пожевал губами и
огляделся вокруг. Картина с момента въезда отряда в лес не изменилась, с
обеих сторон дороги так-же стояли сплошной стеной голые деревья, а черные
ветви норовили выбить глаз или хлестнуть по лицу, так-же доносились из
дебрей жуткие рыки и завывания с шорохами едва не под ногами, от которых
шкура на лошадях, как кожа на воинах, покрывались будто от мороза крупными
пупырьями. Страх, зародившийся в начале пути, гулял волнами по груди и по
животу, казалось, за отрядом из-за каждого куста следит множество урусутов с
луками, мечами и острыми ножами за поясами, которыми они перебивали раненным
горла, а хищные звери только и ждут, чтобы прыгнуть на плечи из гущи ветвей
и начать рвать на части всадников. Кадыра потянуло передернуть плечами, но
он вспомнил, что в обработанной лекарем ноющей ране может проснуться острая
боль, и покривился, стараясь сдержать мучительный стон. Впереди мерно
покачивались широкие спины кешиктенов его гвардии, над головами у них сникли
пятихвостые стяги, но туг с подвешенным под наконечник рыжим хвостом не
менял положения, он всегда служил путеводным символом. Кадыр сложил ладони и
хотел поднести их к лицу, чтобы омыться воздухом, как вдруг заметил сипая из
куманов в одежде, расшитой красными лентами, спешащего навстречу движению.
Он тряхнул головой, прогоняя остатки полудремы, и откинулся на спинку седла.
– Рамазан передал тебе, тысячник Кадыр, что из глубины леса потянуло
сильным запахом вони, – сипай приложил руку к груди, останавливаясь сбоку. –
Джагун решил, что такой запах источают только мертвые люди.
– Почему он не послал к тому месту разведчиков? – прищурился на него
Кадыр.
– Там собралось много диких зверей, я видел сам, как несколько крупных
рысей прыгали с дерева на дерево, а еще в зарослях сверкали глаза волков. Их
там не одна стая.
– Волки сейчас голодные, если их потревожить, они могут пойти по нашему
следу, – согласился Кадыр.
– Или напасть на заводных коней, – добавил юртжи, подъехавший сзади. –
Зверей лучше не трогать.
Кадыр неприязненно поджал губы и, не взглянув на добровольного
помощника, приказал посыльному:
– Рамазан должен разведать это место, нам еще надо возвращаться назад. – Так и будет, тысячник, – поклонился тот. Кадыр хлестнул коня плетью и поскакал вслед за сипаем, не удостоив
вниманием юрджи, он с трудом влезал в сознание тысячника, ощущая себя на
деле уже темником.
Возле развилки дороги с едва заметной тропой собрались несколько
джагунов, заросших черным волосом по глаза, лица выражали нерешительность и
страх перед стеной бурелома, сквозь которую нужно было проехать, чтобы
узнать причину зловония, исходившую из-за нее. Кадыр втянул в себя воздух
дырками ноздрей и с трудом выдохнул его обратно, вонь начала ощущаться
задолго до подъезда к этому месту, но здесь она висела над дорогой густым
облаком. Рамазан тронул коня в его сторону и указал плетью по направлению к
завалу из стволов и сучьев:
– Тысячник, за этой преградой не одна стая волков, лисиц и диких
вепрей, а по веткам скачут крупные рыси, готовые броситься на нас, если мы
потревожим их территорию, – он покривил губы под черными усами. – Там, скорее всего, произошел бой и звери после отожрались на трупах, они стали
бешенными от вкуса человеческой крови.
Кадыр наклонился вперед и выхватил у джагуна плеть, затем несколько раз
ударил его наотмашь по спине и по ногам, сотник, не ожидавший этого, рванул
уздечку на себя, отпрянув вместе с конем, на его лице отразилось явное
недоумение, ведь он только недавно получил от тысячника благодарность за
успешную вылазку. А тот бросил плеть на землю и потянулся к сабле: – Джагун, ты сейчас же узнаешь, в чем там дело и доложишь мне, – по
бороде у Кадыра поползла белая пена. – Если ты повторишь трусость, я прикажу
привязать тебя между двух стволов и разорвать пополам.
Рамазан сорвал с плеча лук и стал посылать в завал стрелу за стрелой, выкрикивая одновременно воинам грозные приказы. Раздался треск от спущенных
тетив, воздух наполнился гудением от множества стрел, полетевших к цели, и
тут-же лес взорвался жутким воем, тявканьем и рычанием. Звери будто
набросились друг на друга и стали рвать когтями и клыками живое мясо, и если
бы кто из всадников сунулся к ним, от него не осталось бы клочка одежды. А
рев продолжал усиливаться, переходя в звериный хрип, казалось, лесные
хищники воплотились в огромное чудовище и оно ждет только момента, чтобы
вырваться из дебрей и напасть на людей. Лошади под ордынцами вывернули
глазные яблоки и присели на задние ноги, задрожав шкурой так, словно хотели
из нее выскочить. Рамазан поднял коня на дыбы, всадив в брюхо острые шпоры, бросил его на стену из стволов и ветвей: – Яшасын, кыпчак! – выкрикнул он уран – клич, общий для всех
кипчаков. – За мной, воины аллаха, и пусть духи зла познают крепость