Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
тысячника. – Уррагх, кыпчак!
Кадыр со вниманием следил за его действиями, он не понял, что
отразилось на лице бывшего друга – ненависть к нему, или это взрыв ярости на
врага едва не разорвал тому рот. Если первое, то это зависть, которая в
крови у всех азиатов, великое чувство, без которого он сам не стал бы
большим начальником. А если второе, то Джамала пришла пора приближать к
себе – ярость на врага объединяет людей, она делает человека настоящим
другом, на которого можно положиться как на себя. Тем временем остатки сотни
сорвались с места и понеслись к центру поляны, сипаи доскакали до трупов
соратников, усеявших землю, они уже приготовились прорваться через
смертельную зону, чтобы ударить по врагу с тыла, когда их накрыл рой стрел и
дротиков с наконечниками гарпунного типа. Острые жала впивались в спины и в
открытые участки тел, и не было возможности от них спастись, сразу несколько
их, похожих на ножи с зазубринами, пробили Джамалу кожу и проникли глубже, заставив запрокинуть голову. Он привстал в стременах и, минуя спасительное
седло, опрокинулся всей массой на землю. Вокруг падали друзья и товарищи, но
он этого уже не видел, одна мысль пронеслась в голове – повезло Кадыру, его
сделали тысячником монголы. Если бы они знали, что до прихода в орду Кадыр
был скотокрадом, все могло бы повернуться иначе, ведь за преступление такого
рода в Монголии предавали смерти. Но видно им было все равно, кто примкнул к
орде для похода в северные страны, главным здесь был успех в военных
действиях и богатая добыча. Теперь тысячник приедет на родину с несколькими
арбами добра и табуном выносливых урусутских скакунов, и станет в улусе
ханом. А у него в обозе плетутся лишь две коровы и несколько коз, которых
нечем кормить из-за нехватки фуража и продовольствия, тогда как оружие для
воина стоило целое стадо из пятнадцати-восемнадцати коров. Повезло Кадыру...
Некоторое время тысячник наблюдал, как гибнут от урусутских стрел и
дротиков остатки сотни Джамала, как сам джагун ударился о землю головой, не
успев выдернуть ногу из стремени. Конь протащил тело через поляну и с диким
ржанием скрылся между деревьями, за ним устремились остальные лошади, которых урусуты избавили от седоков. Скоро все было кончено, лишь несколько
раненных пытались уползти с открытого места и спрятаться в зарослях
кустарника, но вряд ли они нашли бы там убежище – урусуты пленных не брали.
Рядом с лицом Кадыра просвистела стрела с белым оперением, заставив его
отшатнуться за толстый ствол дерева, он потянулся рукой к саадаку с луком и
перекосился от боли, из плеча еще торчал огрызок древка с наконечником, почерневший от запекшейся крови. Надо было подозвать лекаря, чтобы тот
расширил рану и подцепил конец стрелы щипцами, а рану прижег сухим порошком, тертым из разнах трав. Вместо этого Кадыр обернулся к приближенным, которых
с получением звания тысячника у него обнаружилось не меньше двух десятков, и
зашипел сквозь зубы:
– Окружить поляну, чтобы ни один урусутский стрелок не сумел
проскользнуть мимо ног наших коней.
К нему подобострастно наклонился юртжи в малахае из меха куницы: – Я думаю, что с этим заданием лучше всего справится Рамазан,- негромко
посоветовал он. – У смелого джагуна уже есть опыт.
Кадыр скосил на него черные глаза, налитые болью и раздражением, молча
кивнул головой, юртжи обратился к одному из кешиктенов, назвав имя кавказца, и махнул рукавицей, будто отпустил тетиву, на которой тот сидел. Но пока
воины во главе с Рамазаном окружали лес вокруг поляны, в нем никого не
осталось, урусуты успели выпустить по свите тысячника и по ним еще несколько
десятков стрел и ускользнули в непролазные дебри, откуда на чужаков даже
днем таращились каландары – совы с острыми когтями и лохматые мангусы и
сабдыки с крепкими клыками. Барабаны отстучали отбой, рожки собрали сотни
под туги и отряд двинулся дальше по дороге, стесненной черными стволами, словно она вела в преисподнюю.
Тысячник, покачиваясь в седле, в который раз прикидывал, правильным ли
путем он повел отряд на поиски козелесских амбаров, после стычки с лесными
карапшиками, когда пришлось разводить костер, унесший в царство Эрлика
вместе с искрами полторы сотни душ сипаев, его снова начали мучать дурные
предчувствия. И опять он приходил к выводу, что другой дороги не должно
быть, сотни шли, не удаляясь далеко от берега реки против течения – так
расшифровал он последние признания урусута с погоста Дешовки, пытавшегося
направить ход мыслей мучителя другим путем. Он просчитался, громадный мужик
в овчинном полушубке и в лаптях, сплетенных из липового лыка, будто в лесах, в которых жил, водилось мало зверей с отличными шкурами. Даже если
допустить, что кладовые находятся в другом месте, Кадыр не вернется в уртон
с пустыми руками и не предстанет перед Гуюк-ханом и перед джихангиром
обманщиком, место которому на острие кола, потому что урусуты селились вдоль
рек. А это означало, что по ходу движения встретится немало селений, в
которых ордынцев еще не было, там можно будет насытиться не только самим, но
и нагрузить припасами урусутские подводы о четырех колесах, прихватив заодно
несколько десятков хашаров. Эта добыча должна послужить оправданием не