Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
замечая, что оскорбляет и соратников. – Гих, гих, харакун!
Ему было все равно, какой ценой достанется победа над небольшой
дружиной погоста, главное заключалось в том, что кладовая была найдена, и
что об этом узнает джихангир всего войска. Он тронул коня шпорами, собираясь
повести за собой отряд лучников, чтобы снова включится в рубку, потому что
урусуты успели закрыться щитами, а ратники на стене почти все были перебиты
за исключением нескольких баб с подростками, попрятавшимися за щитами над
пряслами. И вдруг опять услышал рев животных, только теперь он был куда
страшнее. Кадыр вильнул глазами по направлению к главной башне крепости и
увидел, как на него несется стая зверей с оскаленными мордами, с которых
срываются капли крови. Закричав от ужаса, он бросился к урусутам, стремясь
прорваться между ними, и получил тупой удар сулицей в грудь, выбивший его из
седла и заставивший грохнуться о землю. Он еще слышал, как пронеслись над
ним с визгом лучники, как вновь зазвенели клинки, чтобы поставить в споре
окончательную точку, он еще ощутил боль в ноге, раздробленной копытом, и
боль в боку, прокушенном клыками. Кадыр попытался приподняться, чтобы
рассечь саблей неизвестного зверя, надумавшего сожрать его живьем, и понял
затухающим сознанием, что пригвожден острием урусутской сулицы к земле. К
мокрой и мягкой, так не похожей на каменистую землю в степи, прожаренную
солнцем и перевитую корнями вечно сухих трав. Здесь же она пахла прелыми
листьями и зерном, за которым он пришел в это место, окруженное со всех
сторон вековыми лесами...
...Старик в рваной лопоти и двое отроков в заячьих тулупчиках, подпоясанных кожаными ремешками, и в сапожках с отворотами, закидывали на
дровни трупы поганых и отвозили их за версту на поляну, по которой были
разбросаны кости их соплеменников. Они не желали, чтобы останки нехристей
пропитывали вятскую землю ядовитой кровью, после чего могли подняться в рост
злые потусторонние силы, способные погубить род вятичей. Они убедились
воочию, что это за нелюди и к чему привело их нашествие. Вокруг не угасал
огонь, то затихавший, то набиравший силу, горели церковь, терем старшины, истобы, тлели амбары, полные зерна с другими припасами, на всем лежала
печать разорения и погрома, будто по Серёнску прошлась нечистая сила, сломавшая строения и напустившая на развалины всепожирающее пламя. Ордынцы, оставшиеся в живых после битвы с дружиной под водительством старшины
Евстафия, спасаясь от выжлецов и от медведей, вбегали в истобы и в хоромы и
рубили всех от мала до велика, не оставляя после себя даже младенческого
плача. Но они тоже не сумели уйти далеко, одомашненные серёнцами животные, ошалевшие от людского зла, одуревшие от вкуса крови, вламывались в двери и
окна и рвали на куски их плоть до тех пор, пока не осталось ни одного воина
орды, могущего пустить стрелу или замахнуться саблей. На городок посреди
дремучего леса опустилась тишина, нарушаемая лишь треском пепелища и ревом
раненных животных, но и медведи с собаками, потеряв хозяев, скоро разбрелись
кто куда в поисках целебных корешков. Единственная улица заполнилась горьким
дымом, в котором бродили неясные тени, пришедшие ниоткуда и принадлежавшие
неизвестно кому.
Еще одна группа людей собирала убитых вятичей и свозила их к реке, плескавшейся волнами под дальней стеной, они опускали тела в воду в полном
облачении, приговаривая:
– Вода смоет с вас грехи и вы предстанете перед Перуном в первозданном
виде, чтобы заново начать жизнь на земле. А этот погост ни вам, ни нам ни к
чему, он испоганен нехристями, пускай теперь силы природы очищают его от
скверны. Захотят они, чтобы здесь снова поселились люди – так и будет, не
захотят, люди сохранят память об этой крепости в былинах.
Река принимала тела вятичей и уносила их в неизвестные дали, откуда
возврата никому небыло. Когда городок был очищен от мертвых, люди, прибиравшие его, сели на дровни и поехали по едва заметной дороге к бугру в
глухом урочище, на котором стояло языческое капище с деревянным истуканом, изображавшем Перуна. Они не сумели добраться до скрины, забитой рогожами с
зерном, объятой как все вокруг дымом и пламенем, где остались лежать
недвижные тела мужчины и женщины, прошитые несколькими ордынскими стрелами.
Огонь подбирался к рогожам, в некоторых начало тлеть зерно, и никто бы не
узнал ни про скрину, ни про городок Серёнск, если бы ночью не пошел дождь и
не залил пламя небесной водой.
Глава десятая. Пошла шестая седмица, как крепость Козельск продолжала держать оборону, не получая военной помощи ни от родственного племени голядь, селившегося
рядом, ни от новгородских словенов во главе с молодым семнадцатилетним
князем Александром, которого не отпустили бояре, огрузневшие на торговле с
ганзейскими и варяжскими купцами. Князь правил Новгородом Великим только
год, он сумел, несмотря на давление знати, снарядить отряд ратников числом
около трехсот и уже вышел с ним за ворота города, направляясь в сторону
Козельска. Но малую рать вскоре нагнал посыльный от думских бояр, сообщивший
о нападении крестоносцев на земли вольной республики. Александр, сын