Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
Князь Василий улыбнулся, он впервые за время совещания переступил с
ноги на ногу, одобрительно прищурилась и его мать, укрепляя общее мнение, что они являют собой единое целое. Напряжение спало, по рядам мужей, расположившихся вдоль стен, пошло гулять расслабление, кто-то шумно перевел
дух, кто-то громко воскликнул, кто-то выпустил из под лавки ноги в новых
сапогах надеясь услышать похвалу от соседей. Только церковники продолжали
сидеть с лицами, похожими на лики святых, написанные на дубовых досках
царьградскими живописцами, лишь глаза выдавали их внутреннее состояние, они
стали светиться добром еще сильнее.
– Я рада, что подтвердилась древняя мысль о том, что из каждого тупика
имеется выход, это заставляет отнестись к нашему священному праву на свободу
от любых посягательств на нее с еще большим вниманием, теперь мы можем
меньше волноваться за жизнь жителей города, – облегченно вздохнула
княгиня. – Остается решить вопрос, как оттянуть сроки нападения ордынцев на
крепость, чтобы полая вода успела схлынуть в реки, подземный ход очистился
от мусора и мы смогли бы в нужный момент им воспользоваться.
Боярин Мечник пристукнул посохом об пол, упреждая собравшихся о том, что он будет говорить, но тишина в гриднице еще долго не могла установиться, словно с сообщением митрополита о пещере с плеч каждого защитника крепости
свалилось тяжкое бремя, мешавшее дышать и думать. Пришлось княгине поднять
правую ладонь, призывая всех к вниманию: – Я еще не слышала предложения боярина Мечника, – насмурила она светлые
бровки. – Уймитесь, наконец, граждане вольного Козельска, батыевы орды не
ушли пока от стен, а мы не переместились в безопасное место.
Матвей Глебович снова было поднял посох, но вместо стучания им о пол, начал собираться с мыслями: – Матушка Марья Дмитриевна, я думаю, ты сама указала нам ратника, который сможет утихомирить мунгал на время, нужное природе для полного
очищения, когда назвала его слова речью зрелого мужа, – боярин указал
пальцем по направлению к дружинникам, занимавшим места после боярской знати
по правую руку от него. – Это сотник Вятка, имя которого на слуху у козлян с
начала ордынского обстояния.
– Истинная твоя правда, Матвей Глебович! – воскликнул купец Воротына
под вновь нарастающий гул голосов. – Иного походного воеводы нам не сыскать.
Княгиня подождала, пока сойдет первая волна одобрения, затем едва
заметно взглянула на сына и распрямилась в кресле. Было видно, что решение
она приняла твердое, продиктованное общей волей, и вносить в него изменения
не собирается:
– Так тому и быть. Вятка шел впереди отряда из пяти самых дерзких дружинников, успевших
пройти насквозь ордынские полки, окружившие город, и порубиться с ними в
злых сечах, он вытягивал вперед руку с лучиной, горящей неровным огнем из-за
слабого сквозняка, возникавшего неизвестно откуда. Подземный ход был
нешироким, и узким его назвать было бы нельзя, стены, промазанные толстым
слоем глины, еще не просохли, они плакали ручейками воды, собиравшейся на
полу в речушку, под ногами чавкала грязь. Было темно, сыро и душно, никто из
ратников не знал, что ожидало впереди, монахи успели прочистить проход до
того места, откуда начинался подъем к поверхности земли, а от него до
святого колодца оставалось саженей сто, не меньше. На совете прозвучало
предложение выйти на охоту этим путем, но Вятка, а за ним оба тысячника во
главе с воеводой, решительно запротестовали, пояснив боярам, купцам и
остальным гражданам, что раскрывать секрет подкопа раньше времени означает
загнать себя в угол. Если в ходе сечи с погаными придется отступать назад, то кто-то из ратников может побежать не к стенам крепости, а ко входу в
пещеру, приведя за собой полчища врагов. Тогда оборона города примет другой
оборот, потому что внутри останутся защищать его считанные сотни. Вятка
прошел вперед еще немного и почувствовал, как вместо спертого воздуха, насыщенного сыростью, в грудь влилась свежая его струя, едва не затушившая
пламя на лучине. Он прикрыл ее ладонью и остановился, ощутив, что пол
подкопа начал подниматься вверх, рядом тяжело засопел Бранок, немного погодя
к ним прибился Охрим, тоже шумно переводивший дыхание. Он потянул носом
воздух и сипло спросил:
– Дошли, Вятка? Штой-то холодком повеяло с запахом молодой травицы. – Кажись так, – откликнулся тот, передвигая оба ножа в кожаных чехлах к
середине пояса. – Где там Темрюк с Якуной, надолго отстали?
– А вота хлюпают обувкой, не слыхать? – Охрим махнул рукой за спину. –
Видать, Темрюк пробовал крепость потолка под Жиздрою, там было воды поболе
всего.
– Если бы там надумало прорвать, давно бы прорвало – вона какая толща
половодья давила, – высморкался Вятка. – А теперь если где сбоку
зачервоточит, так и тот подземный ключ, но много он не порушит, если то
место не тревожить до поры, до времени.
Охрим коротко взглянул в его сторону, хотел было что-то спросить, но
смолчал. Наконец из темноты прохода показались квадратные фигуры двух
дружинников в сапогах и в лопоте, подвязанной кожаными поясами с ножами на