Козырь в рукаве (сборник)
Шрифт:
— Какие слухи, девушка? Есть человек, у которого имеются все необходимые бумаги. Ну, так я подъеду?
— Давай, — согласилась я, — только через часок, не раньше. Я должна немного прийти в себя.
— Что-нибудь случилось?
— Вчера ночью в своей квартире убили Мишу Коромыслова, я сегодня полдня объяснялась с ментами.
— Мишку? — обалдел Егоров. — Я его два дня назад видел. Об этом уже кто-нибудь писал?
— Сомневаюсь, я только что была у него на квартире.
— Тогда вот что, — собранно сказал Павел, — я пообедаю и подтянусь к тебе. Ты никуда не слиняешь?
— Жду!
Я
Если о том, продался ли Коромыслов, я определенно ничего сказать не могу, то уж о беспринципности и жадности Егорова знаю не понаслышке. В Егорове много фальшивого и показного, тем не менее он умеет ладить с людьми. Но это завидное качество, эта дьявольская коммуникабельность поставлены на службу сугубо прагматическим интересам. А может, именно стремление из всего извлекать выгоду как раз и заставляло Пашу проявлять чудеса сговорчивости и общительности? Что считать причиной, а что следствием? Или, как Ницше, плюнуть на причинно-следственный ряд и увидеть эти два свойства тесно переплетающимися, дополняющими друг друга и дающими друг другу импульс к существованию?
Эта извечная «задняя» мысль, приобретшая в светлой Пашиной голове статус особой извилины, и была причиной того, что при общении с ним возникала часто та досадная неловкость, то стыдливое замешательство, какое обычно испытывают искренние и открытые люди, когда видят на лице завзятого лицемера и честолюбца широкую улыбку и чувствуют на своем плече его благожелательно похлопывающую руку.
Выгода и польза настолько проели Пашины мозги, что его нельзя даже назвать коварным или вероломным, хотя, думаю, в иных, наиболее ответственных или критических случаях он мог бы позволить себе какое-нибудь невинное предательство. Вот опять этот эпитет «невинное»! А иначе не скажешь. Пашины интересы, очень земные и очень понятные испорченному противоречиями социалистического режима обывателю, выглядят такими естественными и по-детски эгоистичными, что язык не поворачивается назвать Пашу гадом и сволочью.
Я уже предвкушала дежурную Пашину улыбку, его снисходительный тон, задиристый блеск в глазах. Вот сейчас он войдет в кабинет со словами «всем привет!», повесит на вешалку свою короткую дубленку и, пригладив не по годам редеющие пряди пепельно-русых волос, усядется в кресло, забросив ногу на ногу, и состроит лукавую мину.
Но прошло достаточно времени, а Егоров не появлялся. Я набрала номер «Журналиста» и услышала: «Егоров полтора часа как вышел».
Где его черти носят? Или заглотил какую-нибудь новую наживку? Скандальчик или памфлетик с умеренной критикой властей и надеждой на устранение недостатков в местном капиталистическом строительстве? Ждать мне надоело, я поплелась к Кряжимскому. Обсудила с ним события текущего дня, поговорила о Коромыслове, его невеселой кончине и о том, что Егоров все-таки отъявленная скотина, раз заставляет меня столько ждать. Мы обменялись замечаниями по поводу очередного номера «Свидетеля», подосадовали на отсутствие острого материала и, выпив по чашке кофе, занялись каждый своим делом.
— Ну что, Егоров тебя надул? — съехидничала Маринка, когда я вернулась в свой кабинет.
— Ты как хочешь, — вскочила я, — а я иду обедать! Не могу же я целый день глушить кофе! У меня перед глазами темные круги уже. Я, между прочим, сегодня не завтракала, не успела, — соврала я в припадке жуткого недовольства всем происходящим.
— Зато показания успела дать, — усмехнулась Маринка, — что ты на меня-то орешь? Я, что ли, виновата, что тебя Егоров дурачит? Слышь, — вдруг понизила голос Маринка, — а может, он того?..
Она застыла в кресле с испуганно вытаращенными глазами.
— Чего того? — похолодела я. — Не мели чепуху!
Я глубоко вздохнула, пытаясь отогнать от себя подброшенную Маринкой мысль, и стала собираться.
— Если Егоров вдруг позвонит, скажи, чтоб звонил мне на сотовый, — деловым тоном сказала я Маринке, которая все еще не могла опомниться от сделанного ею страшного предположения.
— О’кей, — рассеянно процедила она, — только навряд ли он объявится.
— Это почему? — резко спросила я.
Она пожала плечами и зловеще расхохоталась. Похоже, нервы у всех — ни к черту! Я вышла из редакции в отвратительном настроении.
Егоров действительно не объявился. Я решила предать забвению эту глупую историю. Вернувшись в редакцию с бутербродами — есть в кафе почему-то было выше моих сил, — я пригласила Маринку. Она обрадовалась, увидев пакет с едой.
— Вот, — достала я из сумки кубики «Галлины Бланки», — сделай бульон, а то мы так наши желудки загубим.
Маринка выскочила из кабинета. Несмотря на мою решимость не вспоминать больше о Егорове, мучимая любопытством, я все же позвонила в «Журналист».
— Будьте добры Егорова.
— А кто спрашивает? — тоскливо поинтересовались на том конце провода.
— Бойкова, еженедельник «Свидетель».
— Вы знаете, — голос секретарши дрогнул, — произошло несчастье. Нам сообщили, что Егоров Павел Анатольевич около двух часов назад сбит машиной в районе Сенного рынка.
— Что-о? — теряя способность соображать, заорала я.
— Да, — ответил траурный голос секретарши, — мы очень сожалеем.
— Что с ним?
— Павел Анатольевич умер, — последовал трагический ответ.
— У-умер?! — отшатнулась я и, спохватившись, добавила: — Ах да, спасибо.
Я бессильно опустила трубку на рычаг, не в силах поверить в то, что услышала. Ну и дела! — чтобы совсем не скиснуть, возмутилась я. То один, то другой! И главное, все перед тем, как погибнуть, звонят мне и договариваются о встрече! В чем же дело? В той информации, которую они хотели мне передать? А может, просто совпадение? Да нет, не верится что-то. Тут в дверь осторожно протиснулась Маринка, неся две пиалы с «Галлиной Бланкой».