Краем глаза
Шрифт:
В Юджине они приземлились около десяти утра, и таксист, который вез Младшего в крупнейший торговый центр города, большую часть пути смотрел не на дорогу, а в зеркало заднего обзора, где отражалось лицо пассажира. Младший вылез из машины, через открытое окно протянул деньги таксисту. Тот перекрестился, прежде чем пламенеющее красными островками лицо отвернулось от него.
Дикая боль могла бы заставить Младшего выть, как воет изъязвленный пес, или даже упасть на колени, если бы он не направлял ее в костер своей ярости. Кожа его стала такой чувствительной, что даже легкий ветерок превращался в наждачную бумагу.
Но наткнулся на пожилую женщину, вылезавшую из красного «Понтиака», на антенне которого болтался лисий хвост. Оглядевшись, он убедился, что их никто не видит, и ударил старушку рукояткой пистолета по голове.
Он, пожалуй, и застрелил бы ее, но пистолет был без глушителя. Первый, с глушителем, остался в спальне Целестины, и теперь Младший пользовался другим, позаимствованным у Фрайды Блисс, а шума из него вырвалось бы не меньше, чем из Фрайды — блевотины.
Старушка упала с бумажным шелестом, словно смятый пакет. Младший полагал, что она достаточно долго пролежит без сознания, а придя в себя, не сможет вспомнить ни кто ее ударил, ни на какой машине она приехала. А если и вспомнит, так Младшего к тому времени будет отделять от Юджина не один десяток миль.
Водитель стоящего рядом пикапа не запер дверцы кабины, и Младший уложил бабулю на переднее сиденье. Легкую и неприятно костлявую, словно насекомое-мутант, принявшее человеческий образ. Он порадовался, что не убил ее: душа бабули, ставшая сгустком энергии, могла увеличить число его преследователей. Сумочку бросил на пол и захлопнул дверцу.
Подобрал с асфальта ключи, скользнул за руль «Понтиака» и отправился на поиски аптеки. Более до Спрюс-Хиллз он останавливаться не собирался.
Глава 73
Смерть не увела Уолли с собой, но какое-то время они определенно провели бок о бок.
Войдя в палату интенсивной терапии и увидев лицо Уолли, Целестина жутко напугалась, несмотря на заверения хирурга. Кожа Уолли посерела, щеки ввалились, у нее создалось ощущение, что на дворе восемнадцатое столетие и приложенные к его телу пиявки отсосали слишком много крови.
Он лежал без сознания, под капельницей, с подключенным кардиомонитором. Чуть шипел подаваемый в нос кислород, из отрытого рта доносился слабый присвист дыхания.
Долго-долго она стояла рядом с кроватью, держа его за руку, уверенная, что на каком-то подсознательном уровне ему известно о ее присутствии, пусть он и ничем не выказывает, что знает об этом.
Она могла бы сесть, но со стула не увидела бы его лица.
Наконец его рука чуть напряглась. А через какое-то время, после вздоха, веки дрогнули, открылись глаза.. Поначалу он ничего не понял, нахмурился, глядя на кардио-монитор, стойку с установленной на ней бутылкой, от которой трубка тянулась к его руке. Когда его глаза нашли Целестину, затуманенный взгляд очистился и его улыбка осветила ее сердце ничуть не слабее обручального кольца, которое он надел на ее палец лишь несколькими часами раньше.
Но улыбка тут же сменилась тревогой.
— Ангел?…
— С ней все
Прибыла величественная медсестра: датчик на ее столе сообщил, что пациент пришел в сознание. Она измерила Уолли температуру, положила два кусочка льда в пересохший рот. Уходя, многозначительно посмотрела на Целестину и постучала пальцем по циферблату часов.
Как только они остались одни, Целестина наклонилась к Уолли.
— Меня предупредили, что я могу проводить с тобой не больше десяти минут, после того, как ты придешь в сознание, и не очень часто.
Он кивнул:
— Устал.
— Врачи говорят, что ты полностью поправишься. Он опять улыбнулся:
— Должен успеть к назначенному дню свадьбы. Целестина наклонилась ниже, поцеловала щеку, лоб, правый глаз, левый, потрескавшиеся губы.
— Я так тебя люблю. Если бы ты не мог быть со мной, я бы тоже предпочла умереть.
— Никогда не говори про смерть, — приказал Уолли. Целестина протерла глаза бумажной салфеткой.
— Хорошо. Не буду.
— Это был… отец Ангел?
Ее удивила его интуиция. Три года тому назад, только переехав в Пасифик-Хейтс, она поделилась с ним своими страхами, но за последние два с половиной года ни разу не касалась этой темы.
Целестина покачала головой:
— Нет. Не ее отец. Ее отец — ты. А он всего лишь сукин сын, который изнасиловал Фими.
— Они его взяли?
— Я чуть не застрелила подонка. Из его же пистолета. Уолли вопросительно изогнул бровь.
— И я ударила его стулом, без синяков он не ушел.
— Bay.
— Ты не знал, что собрался жениться на амазонке?
— Разумеется, знал.
— Он убрался за минуту до того, как прибыла полиция. И они думают, что он — маньяк, который в своем безумии может вновь попытаться напасть на меня и Ангел, если они не смогут быстро его найти.
— Я с ними согласен, — в голосе Уолли слышалась озабоченность.
— Они не хотят, чтобы я возвращалась в квартиру.
— Послушайся их.
— И они волнуются из-за того, что я нахожусь в больнице Святой Марии, потому что он может попытаться добраться до меня здесь.
— Со мной все будет в порядке. Здесь у меня много друзей.
— Я готова спорить, что завтра тебя переведут из палаты интенсивной терапии. У тебя будет телефон, и я тебе позвоню. И приду, как только смогу.
Он нашел в себе силы пожать ей руку.
— Будь осторожна. И береги Ангел. Целестина снова поцеловала его.
— Две недели, — напомнила она. Он печально улыбнулся:
— К свадьбе я, возможно, и буду готов, но не к медовому месяцу.
— Медовый месяц у нас продлится до конца жизни.
Глава 74
К дому преподобного Уайта Пол Дамаск добрался в пятницу, 12 января, уже под вечер, как обычно, пешком.
Холодный ветер завывал, словно голодный зверь, кружась и кружась внутри бронзового колокола церкви, стряхивал засохшие иголки с елей, дул Полу в лицо, так и норовя сбить с пути. За много миль до Спрюс-Хиллз, между городами Брукинг и Пистол-Ривер, Пол дал себе слово никогда больше в это время года не заходить так далеко на север, пусть все путеводители и утверждали, что на побережье Орегона зимой температура воздуха остается достаточно высокой.