Крах одной карьеры
Шрифт:
— Он будет вызван, как только мы приедем на место, — заверил его пожилой человек.
До ближайшего отделения милиции оказалось не так далеко. Через десять минут Травински сидел на стуле в комнате. На столе лежали контейнер, вскрытая капсула. Вскоре из фотолаборатории была доставлена уже проявленная фотопленка. А еще через полчаса около отделения милиции остановился черный «кадиллак».
— Господин генеральный консул. — Росляков повернулся к вошедшему высокому человеку лет шестидесяти. — Вы узнаете этого человека?
Генеральный консул бросил быстрый взгляд на Травински, и тот вдруг увидел
— Да… Это корреспондент журнала «Сайенс энд сосайэти», гражданин США Гарри Травински.
— Господин генеральный консул, этот человек задержан при изъятии из тайника фотопленки со шпионскими материалами. Подойдите к столу и ознакомьтесь.
Консул не спеша достал очки из футляра и пристально осмотрел все, поднял взгляд на Рослякова.
— Я не вижу здесь документов, которые вы, господин офицер, назвали шпионскими.
— Андрей Петрович, покажите.
Кудряшов, ранее стоявший в стороне, поставил на стол кинопроектор. Вставил в него микропленку, и на стене кабинета четко высветилось заглавие документа и гриф: «Секретно». Перевел кадр, другой…
— У вас есть вопросы, господин консул?
— Нет.
— Тогда не откажите в любезности подписать акт о задержании подданного вашей страны Гарри Травински, корреспондента журнала «Сайенс энд сосайэти», при проведении тайной шпионской акции и об изъятии у него шпионского снаряжения и материалов. Арест санкционирован представителем Прокуратуры СССР, который находится здесь.
Консул долго читал документы, несколько раз возвращаясь и перечитывая, внимательно сверил русский и английский тексты, нехотя достал авторучку и поставил свою подпись. Потом молча поклонился и направился к выходу.
Глава 14
Макдональд остановил свой «плимут» у входа в аэровокзал. Достал из багажника чемоданы Ирэн и молча направился в здание аэропорта. До начала регистрации оставалось еще добрых полчаса.
— Завидую вам, мисс Горд. — Макдональд изобразил на своем лице улыбку. — Скоро будете дома… и сразу попадете на «чистилище». Ну-ну… не волнуйтесь. К вам-то претензий никаких…
— А что с мистером Травински?
— Сегодня сообщили. — Юджин развернул «Известия». — Читайте.
«…7 сентября с. г. следователь КГБ СССР вместе с военным прокурором официально предъявили обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 65 УК РСФСР, гражданину США Гарри Травински, задержанному 30 августа при проведении тайной шпионской акции.
В обвинении констатируется, что по делу корреспондента американского журнала „Сайенс энд сосайэти“ в Москве Гарри Травински добыты достаточные доказательства, дающие основания утверждать, что, будучи связанным со спецслужбами США, по их заданию, используя статус иностранного корреспондента в Советском Союзе, занимался шпионажем, собирая различными способами секретные сведения для использования их в ущерб национальным интересам Советского Союза. Кроме этого, он также обвиняется в совершении ряда уголовных преступлений.
Ознакомившись с документами, Гарри Травински подписал их и перешел в новое для себя качество: превратился из подозреваемого в обвиняемое лицо…»
— Ваш рейс, мисс Горд, — услышала Ирэн и, очнувшись, протянула газету
Ирэн прошла в таможенный зал, сдала чемоданы и направилась к турникетам паспортного контроля. Неожиданно остановилась и окинула зал взглядом, словно хотела найти кого-то, кто мог бы… нет, не мог прийти ее провожать. Сердце у нее сжалось, она быстро достала пудреницу и несколько раз провела пуховкой по щекам.
«До свидания… До свидания…»
Мездрмковский узнал об аресте Травински утром, когда по своему обыкновению просматривал газеты перед традиционным совещанием. Ему стало не по себе. Он попытался вспомнить все встречи и беседы с «милым» и «любезным» корреспондентом, который умело проливал «бальзам» на его тщеславие. Нет, нет, дальше ничего не значащих разговоров о судьбах науки, дело не заходило, но иной раз, и он это понимал, для большей убедительности высказывал некоторые гипотезы, как сам любил говорить, фантастические были. Почему-то Евгений Павлович вдруг вспомнил встречу с Травински на киевском симпозиуме, когда Гарри Генрихович прямо-таки атаковал его с просьбой назвать самого перспективного молодого ученого его школы.
«Неужели Кушнир как-то был связан с ним? — подумал Мездриковский. — Публикация… гонорар… Нет, нет… быть этого не может!»
Он поднял трубку и попросил соединить с Водолагиным:
— Григорий Александрович, вы один? Хотел поговорить… Водолагин встретил Мездриковского в дверях своего кабинета и проводил к столу, заваленному бумагами:
— Извините, Евгений Павлович, с утра в делах. Вчера поступили отчеты с завода, вот пришел пораньше, чтобы изучить перед совещанием…
— От Гилярова, Григорий Александрович?
— От него…
— Ну и как?
— Вы знаете, обнадеживающие… Весьма обнадеживающие. Мне кажется, Сергей даром времени не теряет. Много интересного предложил коллегам, причем у него прямо-таки дар какой-то открылся — дар производственника…
Мездриковскмй неслышно постукивал пальцами по полированной крышке письменного стола, явно нервничая, и наконец произнес:
— Обстоятельства складываются так, Григорий Александрович, что мне по состоянию здоровья трудно справляться с обязанностями директора института… Мне необходимо серьезное лечение, а это займет много времени… Я бы просил вас, Григорий Александрович, принять обязанности директора, пока Президиум Академии наук не найдет на эту должность кандидата…
— Что ж, если вы так считаете, — после некоторого раздумья произнес Водолагин, — вернее, если состояние здоровья заставляет вас серьезно им заняться, то так и надо делать. Конечно, мне будет нелегко, но, думаю, Президиум надолго меня одного не оставит. Вы только, Евгений Павлович, самые неотложные дела мне запишите на всякий случай, чтобы не запамятовать.
Мездриковский задумался, потом сказал:
— Особо важных и сложных дел вроде нет… Так, текучка в основном. Вот только, как быть с Кушниром, не знаю. Молодой человек остается без научного руководителя. Конечно, я могу написать свой отзыв и оставить у вас, но мне бы, честно говоря, хотелось, чтобы на защите у него был, как говорится, живой научный руководитель. Не смогли бы вы, Григорий Александрович, взять научное руководство его диссертацией на себя? Я был бы крайне признателен.