Крамнэгел
Шрифт:
— Но вы, я надеюсь, и не рассчитываете на полное исключение элементов удачи из судебного процесса?
— Против них есть только один прием, и этот прием непогрешим, — медленно произнес сэр Невилл.
— Какой же? — был вынужден спросить министр.
— Сострадание.
Министр улыбнулся, не веря собственным ушам.
— Право же, сэр Невилл, от вас я ожидал более профессионального подхода. В конце концов вы ведь не просто профессионал, вы — блестящий профессионал.
— Что вы подразумеваете под словом «профессионал», сэр?
— Человека, ищущего решений в рамках возможного, но не за их пределом.
На этот раз настала очередь сэра Невилла улыбнуться.
— Нам не следует забывать, что пределы возможного — это царство человека, а то, что лежит за этими пределами, — царство божие. Если под понятием «профессионализм» подразумевается
Белпер не сводил с лица сэра Невилла пристального взгляда: столь неожиданное и настораживающее проявление душевного тепла трогало, и тем не менее он спрашивал себя, не начинает ли сэр Невилл постепенно расставаться с разумом.
— Как, по-вашему, мог бы испытать подобное сострадание я? — спросил он наконец.
— Пока не знаю. Давайте вместе рассмотрим факты и, может быть, придем в итоге к какому-то решению. О процессе нам все известно. Суд под председательством Плантагенет-Уильямса приговорил Крамнэгела к семи годам. Крамнэгел отправляется в тюрьму, где завязывает дружбу со старым чудаком, с отрочества не расстающимся с тюрьмой. Удовлетворяя любопытство старого дурня, Крамнэгел рассказывает ему несколько историй о жизни Чикаго и Дикого Запада, а заодно объясняет, как делаются бомбы и горючая смесь. По воле случая обстоятельства складываются так, что срок заключения старика кончается и он выходит на волю; поскольку в том, что он считает своим мозгом, еще свежи формулы изготовления адских машин, он взрывает здание банка. Обвиняют в случившемся — причем совершенно несправедливо — Крамнэгела и переводят его в тюрьму максимально строгого режима. Здесь он помогает тюремной администрации предотвратить групповой побег, а его в награду сначала избивают надзиратели, затем еще более жестоко избивают заключенные. Что же происходит теперь? Вы намерены расследовать деятельность начальника и руководящего состава персонала тюрьмы максимально строгого режима, и они, безусловно, будут строго наказаны, когда вся правда о случившемся выплывет наружу. В итоге Крамнэгел наживет себе непримиримых врагов как среди заключенных, так и среди тюремщиков. За жизнь его — за то, что останется от его жизни, — нельзя будет дать и ломаного гроша. Думал ли обо всем этом судья Плантагенет-Уильямс, бесстрастно приговаривая Крамнэгела к семи годам заключения? Полагаю, что нет.
–. Ваши аргументы очень убедительны, уважаемый прокурор, — беспомощно рассмеялся Белпер, — но я просто не осмелюсь пойти на какие-либо официальные шаги, чтобы облегчить участь этого несчастного. Я, в конце концов, типичное политическое животное. При нашей системе правления получается почему-то так, что здравый смысл рождается не в итоге мудрого решения правителя или бдительности оппозиции, а в итоге столкновения двух противоположных точек зрения, выраженных со страстью и с юмором. Я просто не могу ускорить решение комитета по помилованию, не могу и приказать освободить под предлогом примерного поведения вашего Крамнэгела после того, как он отбыл всего несколько недель из семилетнего срока наказания. Мы живем в такое время, когда общественное мнение реагирует на преступность все более и более нервозно, а обе политические партии, как я уже говорил, подливают масла в огонь, пытаясь использовать эту нервозность в своих целях во время выборов.
— И все-таки необходимо что-то сделать, — решительно заявил сэр Невилл.
Белпер задумался, потом нахмурился и заговорил очень серьезно, тщательно подбирая слова:
— Я понимаю, что вас мучает, лучше, чем вы думаете, сэр Невилл, но если вы позволите покритиковать вас человеку, который несколько младше вас по возрасту, хотел бы заметить, вы ослабляете собственную позицию, добровольно отказываясь от профессионального подхода к делу и заменяя его высокоморальными соображениями, которые делаете своим единственным оружием, вместо того чтобы более, чем когда-либо, полагаться на ваш макиавеллиевский талант ориентироваться в запутанных ситуациях. Вы же в конце концов стремитесь спасти человека. Привлекая в качестве союзника меня, вы не имеете ни малейшего шанса на успех. Должен вам сказать, я вообще не верю в успех вашего дела, но у вас
— Что же предлагаете вы, о государь? [26]
— Идею заведомо бредовую, но она может послужить иллюстрацией того, в каком направлении работает у меня мысль. Вы могли бы, например, перевести вашего Крамнэгела в одну из этих новых экспериментальных тюрем без решеток и замков — в Лайберн или в Трассмор, а там начать подстрекать его к побегу.
Сэр Невилл задумался, затем лицо его просветлело.
— Вы совершенно правы, — сказал он. — Ведь нарушать законы куда веселее, чем соблюдать высокие принципы, да и сами-то эти принципы существуют лишь благодаря беззаконию.
26
«Государь» — известное произведение Н. Макиавелли.
— Послушайте, ведь я, ей-богу, просто так сказал первое, что в голову взбрело… в качестве примера…
— Напротив, напротив, вы подали прекраснейшую идею. Лайберн находится всего в двадцати милях от Ливерпуля, а там порт и суда. Можно, пожалуй, уговорить Скотленд-Ярд не гнаться за Крамнэгелом прямо по пятам и позволить ему, так сказать, выскользнуть из рук, когда его корабль выйдет из трехмильной зоны.
— Я ничего больше не желаю слышать, сэр Невилл.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что, взяв вас в союзники, я обрекаю все дело на неудачу? — сердито спросил сэр Невилл.
— Каждый делает все, что может, сэр Невилл, — в этом главное… Никто тут возражать не станет. А ни о чем другом я и не прошу.
— Вы совершенно правы, — с самым серьезным видом отвечал сэр Невилл. — Никто ведь не сделает больше, чем способен сделать.
13
Лицо у Крамнэгела постепенно зажило, и он сидел сейчас напротив Энгуса Певерелл-Проктора в очень современного стиля кабинете, в здании, возведенном из строительных материалов местного производства. Певерелл-Проктор был неисправимым идеалистом с застывшей ангельской улыбкой, лишь подчеркивавшей завораживающую мягкость его зеленых глаз, которые, словно застойные лужи, тускло поблескивали под высоким мостиком бровей. Голоском тоненьким, как у эльфа, он вышептывал слова, руки же были крепко стиснуты, точно двое любовников. Он был не просто человек, а человек с призванием и целью в жизни.
— Лайберн, — мурлыкал он, — не похож ни на один исправительный дом в мире… По правде говоря, мне вообще хочется видеть в нем нечто большее, чем исправительный дом, — дом для размышлений, дом переориентации, прачечную души… Надеюсь, вам будет здесь хорошо. Вы прибыли несколько поздно, чтобы помочь в сооружении церкви, но, думаю, вы не откажетесь потрудиться, когда мы начнем рыть котлован для бассейна. У нас часто устраиваются лекции, концерты и театральные представления, и участие в них, разумеется, является обязательным. Но этим и исчерпываются все наши обязанности. — Он сверился с лежавшим на столе листочком. — Завтра Уайтчепельский квартет исполняет три последних квартета Бетховена. Во вторник генерал-майор сэр Гордон Маквикарий читает лекцию на тему: «Цейлон. А что дальше?», в пятницу мы начинаем репетировать пьесу «Как важно быть серьезным». Не думаю, чтобы остались свободные роли, но теперь, когда у нас появились вы, мы можем учесть это в своих планах и поставить потом «Окаменевший лес». [27] Мы давно уже хотели осуществить такой спектакль, но не было никого, кто действительно подходил бы на роль гангстера.
27
Пьеса известного американского драматурга Роберта Шервуда.
Крамнэгел едва верил своим ушам, а несколько минут спустя он и глазам своим не поверил. Большинство заключенных, рассматривавших его — кто надувшись, а кто с веселым любопытством, — показались ему либо ненормальными, либо весьма и весьма странными. Во время беседы с Певерелл-Проктором он в основном молчал, настолько неожиданным оказался его тон, как и вся изысканная атмосфера. У Крамнэгела возникло странное чувство, что перевели его по ошибке в дом для престарелых. Хотя среди заключенных попадалось много молодых людей, все они казались беспомощными и ущербными.