Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе 1953-1982 гг.
Шрифт:
Тетя Света и Ира вышли из-за угла, со стороны овощного. Наверно, они ехали на троллейбусе до Моторного. Ира была в синей майке и джинсах. Тетя Света говорила:
– …и поэтому сейчас из Киева уезжают, все боятся радиации. Раньше прописаться было невозможно – город с ограниченной пропиской. А теперь – пожалуйста, потому что уезжают, меняются на другие города…
Они вошли в подъезд. Хлопнула дверь.
– Игорь, сходи за почтой, – сказала мама.
Идти мне не
– Ну что, долго тебя просить?
Я взял ключ с крючка над зеркалом, сунул ноги в тапки, открутил замок, вышел на площадку, спустился на второй. Наверху щелкнул замок. В животе что-то дернулось. Я отомкнул ящик, вынул «Правду». В понедельник больше ничего не приходило, только иногда журналы. Сверху спустился Маненок.
– Привет, малый. Ты, наверно, думал, что я это просто так сказал? Ты не понял, да? Я сказал: буду п…дить, пока от нее не отстанешь.
Он был в кроссовках – может, специально их обул, чтоб удобней было бить ногой. Я положил газету на подоконник. Он замахнулся, не ударил. Я дернулся.
– Что, сцышь? Да, вижу, сцышь. Отпустить тебя, может? Не, не отпущу.
Он ударил ногой. Я прикрыл рукой яйца, попало по пальцам. Больно, но все же не так.
– Хули ты закрываешься, а? Ну-ка руки убрал…
Щелкнула дверь тридцать девятой. Выглянула Ира.
– Что ты от него хочешь? – спокойно спросила она. – Оставь его в покое, а то…
– А то что будет, а? Ты, малая, думай, с кем базаришь, ладно? И меня в своем подъезде, на своем районе, пугать не надо, ладно?
Он замахнулся ногой, я отскочил.
– Ладно, следующий раз…
Маненок пошел вниз.
– Зайди, если хочешь, ко мне, – сказала Ира. – Тетя на работе…
Квартира была хоть и такая, как наша, но обставлена совсем по-другому. Зал был там, где у нас спальня, и наоборот. В зале в углу на полу стоял футляр аккордеона. Я кивнул на него.
– Это кто играет?
– Витя раньше играл, но недолго. Ему не нравилась музыкальная, он бросил… Сказал, что не хочет – и все. А я так не смогла, пришлось закончить. По классу скрипки. Зато теперь видеть эту скрипку не могу. Одно хорошо – благодаря музыкальной стала слушать классическую музыку. А тебе нравится что-нибудь из классики?
– Да я ее мало слушал. Только в школе на пении, но там неинтересно было…
– Мне тоже в школе не нравилось. Потом только, в музыкальной…
– Ну, я, наверно, пойду… Мама вообще-то за почтой послала… А давай вечером съездим в город, погуляем…
– Нет, сегодня я не могу. Сегодня приходит тети Светина коллега по работе, с дочкой. Давай завтра.
– Хорошо, завтра… Правда, завтра моя сестра выходит замуж… Но это днем, а в ресторан я не иду. Туда не пускают до двадцати одного года…
Женя надевал кольцо Наташе на палец. У него не получалось, и она помогла ему другой рукой, потом надела кольцо ему. Тетка из загса, с красной лентой через плечо, улыбнулась до ушей. Наташа и Женя поцеловались. Фотограф – пузатый и лысый, с «Киевом-4» – щелкнул, блеснула вспышка. Мне фотографировать не дали: Женины родоки уперлись, сказали, что у них есть свой знакомый фотограф. Сначала я расстроился, а потом подумал, что так еще и лучше: если фотографии выйдут плохие, не я буду виноват.
Мы вышли на улицу: Женя, Наташа, родоки – наши и его, – фотограф и свидетели, пацан и баба из их группы. Больше в загс никого не позвали. Даже дядю Жору, но он и сам не хотел, сказал, что в ресторан придет, а загсы все вообще ненавидит. Машин было две, «шестерка» и «тройка», и украшены только лентами – без колец и куклы на капоте.
По Первомайской проехал в сторону Орджоникидзе троллейбус. Люди в окнах повернули головы, вылупились на нас. Папаша Жени схватил его за руку, начал трясти, поздравлять.
Мама сказала мне:
– Ты, если хочешь, можешь с ними поехать. Место в машине есть. А мы сейчас пойдем в ресторан – смотреть, как они там все делают…
Женя и Наташа стояли на фоне памятника в Салтановке. Белую каменную будку здесь поставили, потому что на этом месте был какой-то бой в восемьсот двенадцатом году. За Салтановкой начинался опасный кусок дороги с крутыми поворотами – его называли «Тещин язык».
– Ребята, на эту сторону перейдите, пожалуйста, – скомандовал фотограф. – Здесь солнце лучше.
Я стоял, прислонившись к крылу «шестерки», рядом с водителем – двоюродным братом Жени. Мы курили его «Космос».
На другом берегу, за деревьями, виден был ДК «Химволокно». Давно-давно, когда его еще не построили, я видел макет в краеведческом музее. Мы туда ходили с бабушкой. Скоро после этого музей закрыли на ремонт и до сих пор еще не открыли.
– А где твой дом, там? – спросила Ира и кивнула на трубы завода Куйбышева.
– Да, в той стороне, только дальше. Отсюда не видно.
Мы стояли на площадке у памятника Горькому, в углу парка. С холма, на котором был парк, было видно далеко: Заднепровье, Менжинка, Быховский базар, церковь, много деревянных домов.
Мы были одни на площадке. Дальше, на лавках вдоль дорожек, сидели компании.
По дорожке прошел пацан в новых джинсах.
Я сказал:
– Хочу себе джинсы. Мама обещала, что купят. Скорей всего, «F.U.S.». В «Товарах для мужчин» иногда бывают…
– А у нас уже постоянно продаются. И даже реклама висит в «Гостином дворе»: «Удобно, красиво, надежно – джинсы».