Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе 1953-1982 гг.
Шрифт:
– Мы не хотим свадьбу делать, – сказала Наташа.
Женина мамаша подняла брови.
– Как это – свадьбу не делать? Я что-то не пойму…
– Нам не нравится, как обычно делают свадьбы…
– Не, я что-то не пойму… Вы что, вообще одурели – свадьбу не делать… А что люди скажут – об этом вы подумали? Женя у нас один… Что соседи скажут, родственники? Если женится – и без свадьбы?
– Гол! – крикнул Женя, хлопнул ладонями по коленям.
– Так сраным французам и надо, – сказал его папаша, улыбнулся. – Кто им впердолил?
– Рац.
– Что
– Меньше ты слушай, что они тебе скажут, – сказал Женин папаша. – Как мы решим, так и будет. Правда, сватья? – Он посмотрел на маму. – Сделаем все как надо, чтобы было не стыдно людей. Сто человек нам не надо, конечно, но пятьдесят – обязательно. Скорее всего, в «Днепре». У меня там знакомый работает…
– А может, пусть они все-таки сами решают – молодые? – спросила мама.
– Что решают? Насчет свадьбы? Свадьбу делают родители – то есть мы. Значит, мы и решаем. А им еще хватит, что решать.
В дверь позвонили.
– Ну вот, наверно, и наш сват… – сказала Женина мамаша.
Я встал, прошел в прихожую, открыл, не глядя в глазок. На пороге стоял дядя Жора. Он совсем недавно помирился с папой, а до этого не был у нас больше года.
– Привет.
– Привет.
– А у нас гости, – шепнул я.
– Гости? А кто?
– Родители Жени, Наташкиного жениха.
– Значит, я, получается, не вовремя?
– Да нет, все нормально…
Дядя Жора сбросил кроссовки, прошел в зал.
– Это мой брат Георгий, – сказала мама.
– А мы уже думали – муж ваш… – Женина мамаша отвернулась к телевизору.
На экране обнимались французы.
– Какая там ситуация на футболе? – спросил дядя Жора?
– Один-один, – сказал я. – Только что французы сравняли.
– Ну, так и должно, в общем, быть, – сказал дядя Жора. – Французы, в принципе, сильнее, чем мы. Нашей сборной не хватает профессионального отношения. Категорически не хватает. Сборная играет на кураже, на настроении…
– Что ты такое говоришь? – сказал Женин папаша. – Ты что, не смотрел игру с венграми? Как наши их там давили? Как щенков…
– Но и Венгрия, согласитесь, не команда. Вообще, у меня прогноз пессимистичный: не пройдут наши дальше «восьмерки». Не пройдут.
– Увидим, увидим.
Все, кроме Наташи, смотрели на экран. Наташа рассматривала ногти на руках. Они были покрашены красным лаком, и лак уже начал стираться.
– Ну, так что будем делать насчет свадьбы? – спросила Женина мамаша.
Ковальчук из седьмого «Б» встал на ворота, попрыгал на месте.
– Я – Пумпидо!
– Ты – Пум-пидар, – сказал Гурон.
Остальные пацаны заржали. На школьном дворе собралось человек десять пацанов из нашей школы и Гурон с Немцем из двадцать восьмой.
– Ну что, побьем пенальти? – предложил Гурон. – Пусть он остается на воротах, раз хочет, а мы по очереди бьем ему. С трех раз. Кто не забивает ни одного – сразу вылетает, остальные выходят в полуфинал, потом – в финал, типа…
– И каждый придумывает страну, – сказал Щерба. – Я буду за Бразилию.
– Раскатал губу, конечно. – Гурон ухмыльнулся, поглядел на Щербу. – Я тоже хочу за Бразилию…
– Поздно. Кто не успел, тот опоздал…
– Ладно, я за Аргентину… Кто еще за кого?
Я взял в руки мяч, подошел к «точке», прочерченной камнем на земле. Все поле было вытоптано, только за воротами остался кусок зеленой травы.
– Какая страна? – крикнул Гурон.
– Испания…
– Вылетела уже твоя Испания… Или нет? Херня, сейчас точно вылетит…
Я отошел подальше, разбежался, ударил – получилось прямо под мяч и несильно. Мяч прошел по дуге и прилетел прямо в руки Ковальчуку. Он схватил его и запрыгал от радости, как будто снял сильный удар.
Гурон сидел за воротами, листал общую тетрадь в серой обложке, ухмылялся. Я подошел, спросил:
– Что у тебя там?
– Тебе еще рано такое читать. «Кроме детей до шестнадцати лет»… – Он заржал.
– Ладно, дай малому – путь своего лысого погоняет… – Немец висел на турнике, во рту дымилась сигарета.
– А может, у него уже не лысый? Откуда ты знаешь? – сказал Гурон. – Ладно, все это херня. Что оставишь в залог?
– Ты сначала скажи, что там такое. А то, может, мне и не надо…
– Надо, малый. Это всем надо. Почитаешь, подрочишь, потом будешь за девками бегать, просить чтобы дали засадить… А они тебя на хер пошлют… И к пацанам вроде нас…
Немец и Гурон заржали.
– Могу часы оставить. – Я расстегнул браслет, снял с руки свой «Восток».
– Часы, конечно, говно, – сказал Гурон. – Зато браслет – ничего… Ладно, дам тебе на два дня – мне ее Немец только что притаранил. Сам еще толком не читал…
Я отдал Гурону часы, взял тетрадку.
– Ну что, будем сегодня в футбол? – крикнул он. – Давайте тогда делиться…
Над дверью горела запыленная лампочка. В трубах шумела вода. Кто-то – вверху или внизу по нашему стояку – громко кашлял. Я сидел на унитазе читал рассказ из тетрадки Гурона:
«Он вышел из нее. Струйка малофьи брызнула на простыню».
Я спустил трусы и синие спортивные штаны, потрогал, сжал. Я ни разу не видел, как дрочат, но сразу понял, как надо. После нескольких движений стало приятно. Я задвигал рукой быстрее. Вытекло несколько капель чего-то мутного, белого. Я продолжал дрочить. Резко ударил кайф, в глазах потемнело. Сопля малофьи протекла по двери, крашенной белой краской. Двигать рукой стало больно. Я оторвал от рулона туалетной бумаги, вытерся, бросил бумажку в унитаз, смыл. Вверху или внизу кто-то снова кашлянул. Я встал ногами на унитаз, положил тетрадку на бачок и вышел из туалета.