Крамола. Книга 2
Шрифт:
— Домой! Домой! — подхватили рыбаки. — А то дожили! Скоро удочку не забросишь!..
— Может, к Чингизу? — предложил кто-то. — Чингиз махом меры примет!
— К Кирюку! — перекричал его Деревнин. — Это дело политическое!
И никто уже больше не спорил.
Когда миновали город, толпа выросла вдвое. Однако чем ближе подходили к особняку за железной решеткой, тем короче становился шаг, и стихал гвалт. Правда, и дорога шла в гору — на одном духе не одолеешь. У ворот толпа остановилась и начала сжиматься. Милиционер вышел
— Вы чего? Что за демонстрация? Вроде не праздник…
— Вызывай Кирюка или открывай ворота! — распорядился Деревнин. — Поговорить надо!
— А ну, марш отсюда! — крикнул милиционер. — Поговорить!.. Вам, может, министра подать? Быстро, пошли отсюда! Быстро!
Возле ворот стояло четыре черных машины — похоже, к секретарю съехались гости. Мужики побродили вокруг них, присмотрелись и, освоившись, расселись на капоты.
— Давай Кирюка! — требовали из толпы. — Тебя чего сюда поставили? Доложи — народ пришел!
Привратник глянул через головы все прибывающего народа — женщины еще подтягивались, заполнив всю видимую часть дорожки — и заскочил в будку. Рыбаки приступили к воротам и решетке, потрясли их за прутья.
— Зови Кирюка! Дело серьезное! А то свалим к чертовой матери и сами зайдем!
— Вы что, офонарели?! — заорал милиционер через круглую форточку, не отнимая от уха телефонную трубку. — Счас всем по пятнадцать суток оформлю!
Рыбаки возмутились, а подгулявшие мужики и вовсе вошли в раж. Они со свистом и счетом начали раскачивать створки ворот, а кто-то, похваляясь силой, стал разгибать прутья решетки.
— Дедок! Лезь! Ты тощий, пролезешь! — кричали.
— Где же тощий? Выламывай пару прутьев!
Деревнин заметил человека, бегущего от дома, и узнал его: оперуполномоченный «конторы глубокого бурения». Лично они не были знакомы, но Деревнину показывали «опера» со стороны.
— В чем дело, товарищи? — спросил оперуполномоченный. — Что здесь происходит?
— Пригласите секретаря горкома! — потребовал Деревнин.
— Он занят, — был ответ.
— Кирюка! — закричали мужики, раскачивая сразу три решетчатых пролета. — Пускай правду скажет!
— Какую правду? — сохраняя спокойствие, спросил «опер».
— Правду! Правда одна! — драли глотки рыбаки. Почему покойники из берега валятся! Кто их туда положил?!
Оперуполномоченный заглянул в будку привратника, затем скорым шагом направился к дому. Привратник встал за воротами и достал пистолет.
— Немедленно отойдите от ограждения! — крикнул он срывающимся от волнения голосом. — Стрелять буду!
— Стреляй! — заорали подвыпившие мужики. — Ишь, он стрелять будет! Видали? Стреля-яй!!
Мужики раскачивали черные машины, дубасили кулаками по гулким капотам.
— Стреляй!
Привратник зажмурился и выстрелил дрожащей рукой.
От города послышался вой сирены, полоснул по сосновым стволам пронзительно синий спецсигнал — «Попугай». Те, кто не успел подтянуться к воротам, горохом сыпанули по сторонам от милицейской машины, за которой с ревом мчалась красная «пожарка».
— Не бойтесь! — призвал Деревнин. — По людям стрелять не будут! Хватит, настрелялись уже! Вон полные ямы набили! Не бойтесь!
Милиционер спрятал пистолет и стал шарить по траве, отыскивая стреляную гильзу. Загулявшие мужики, заслыша вой сирены, россыпью бросились по лесу. Рыбаки отступили от ворот. Толпа расступилась, пропуская машины, въезжающие на бетонную площадку. И как только выключили моторы, стало так тихо, что все услышали шум сосновой хвои над головой и пение вечерних птиц. В это время Деревнин увидел, что от дома идет Кирюк. Идет неторопливо, словно на прогулке, лишь легкое подергивание ног выдает волнение. Так некоторые гордецы идут к стенке…
Деревнин сжал кулаки, чтобы погасить волнение. Пробил, пробил час! Дожил ведь, дождался!
В широкую лоджию вышли какие-то люди, в основном пожилые, степенные, и один среди них оказался военным. Только из-за расстояния не отличить, в каком звании.
Кирюк остановился по ту сторону ворот, заложил большой палец в карманчик жилета. Держался спокойно, независимо, показалось, даже с ухмылкой.
Вдруг Деревнину подумалось, что Кирюк наверняка бы струсил, если бы его подвести к воротам конюшни и включить свет. Заорал бы, стал упираться и просить пощады. Не такие орлы на коленях ползали! Странное было дело: чем невзрачнее человек, тем спокойнее шел в конюшню. Ладно там бывшие офицеры-дворяне, священники — в этих порода норов свой показывала. Но ведь на другого глянешь — сморчок, в чем душа держится. Видно же, смерти люто боится, а идет! Да как идет!
Деревнин часто думал подобным образом. Чтобы составить для себя представление о человеке, он как бы мысленно вел его расстреливать, и тогда ясно вырисовывался характер. Однако тут он усомнился, глядя на Кирюка: кто его знает? Времени-то много прошло. Что, если успели вырасти и воспитаться, будучи при власти, новые люди? Наподобие священников или тех же родовитых дворян?
— Что вы тут устроили, Деревнин? — брезгливо спросил Кирюк.
— Хорошо живешь, слуга народа! — сразу взял высокий тон Деревнин. — Тишина тут, покой, птички поют над головой. И домик — слава Богу!
Он оглянулся на мужиков. Те стояли молчаливые, с не прошедшим еще возбуждением и азартом на лицах, но в глазах уже возник легкий, летучий испуг. Никто и никогда так с секретарем не разговаривал. Неслыханная дерзость творилась при народе! Как бы то ни было — власть все-таки, и большая. Уважительнее бы надо…
— Давайте ближе к делу! — отрезал Кирюк. — Лирика потом.
— Действительно, лирика! — подхватил Деревнин. — Можно так жить. Отгородиться от народа стальным забором и жить! А пишете, народ и партия едины!