Крапленая
Шрифт:
– Не спеши с выводами.
Пройдя несколько десятков метров по дикому казалось лесу, они вышли на посыпанную толченым кирпичом аллею верхней террасы, с которой неожиданно открылся вид на дворец Юсупова. Благодаря тому, что музей был закрыт, вокруг не было ни души.
– Знаешь, я приезжала сюда не один раз. На автобусе. Обожаю эту усадьбу. Могу бродить тут до бесконечности. И мне очень хотелось показать ее тебе.
Конечно же Катя ничего не сказала ему о том, что, гуляя по аллеям усадьбы в своем прежнем качестве, она с тоской и завистью смотрела на влюбленные или замужние пары, в обнимку, за руки или просто бок о бок фланировавшие мимо нее.
Они оказались в окружении беломраморных скульптур, глядящих на них «пустыми» античными глазами. Лукавомордые псы, «бухие» львы, обнаженные девы, боги и богини, амазонки, мыслители и военоначальники. Изваяний было так много, что, даже при отсутствии посетителей, трудно было в их компании чувствовать себя одинокими. Буйно цветущие кусты роз – интимно-чайных, застенчиво-белых, отчаянно-красных, источали дурманящий аромат. Мраморные дельфины, застывшие в пухлых ручонках амуров, пускали в воздух струи игриво журчащей воды.
По выщербленным мраморным ступеням увитой диким виноградом стены они спустились на вторую террасу, раскинувшуюся перед ними просторным зеленым газоном, отороченным многовековыми лиственницами. Увлекая Андрэ в боковые, укрытые густой зеленью аллеи, Катя взяла на себя роль гида:
– Вон та скульптура в часовне работа Антакольского. На мой взгляд, это шедевр. Посмотри, девушка не просто идет по розам, она парит. Потому что душа ее отлетает в мир иной. Если не ошибаюсь, это дочь Юсупова, которая умерла в 19 лет от чахотки.
– Какое утонченно-одухотворенное лицо! Этот мрамор живой. Он дышит! – восхищался Андрэ. – Я думал, такое мог творить с камнем только Микеланджелло.
– Вон тот мраморный бюст Пушкину поставили после того как он дважды побывал здесь, у Юсупова... – Катя потянула его дальше. Ей не терпелось познакомить Андре со своими любимцами. – А теперь загляни сквозь решетку этого портика. Одно из лучших изображений Екатерины II. Она изображена здесь в образе богини правосудия, Фемиды. Правда здорово?
– Сколько царственного величия! И впрямь богиня.
– Я должна показать тебе еще одну скульптуру. Мою самую любимую. Можно сказать, я приезжала сюда ради нее.
Катя вывела его в заброшенный закуток парка, заросший чахлым, видящим мало света подлеском. Здесь, в полном одиночестве, на каменном постаменте, похожем на прямоугольный кусок стены, застыл со склоненной головой печальный бронзовый юноша, выполненный в натуральную величину. Он сидел, подогнув под себя одну ногу и безвольно свесив другую. В отведенной назад руке зажат лавровый венок. Другой рукой юноша опирался на перевернутый пламенем вниз факел.
– «Скорбь». Работа немецкого скульптора Барта. Это сын Юсупова. Его убили на дуэли. Я была почти влюблена в него и часто разговаривала с ним, - призналась Катя.
Плененный совершенством плавно струящихся форм и пластикой необычайно выразительного силуэта, Андрэ, не произнося ни слова, медленно обходил памятник по кругу, рассматривая его со всех сторон.
– А ведь это надгробие, - заметила Катя.
– Юноша снял с головы венок славы, потому как он ему больше не нужен, и тушит факел жизни.
Они снова вышли на открытое пространство – к зеленому полю с лиственни-цами и целым воинством античных скульптур работы итальянских мастеров. А оттуда спустились на следующую террасу, где поджидал их трехметровый мраморный Геракл.
Указав мимоходом на мускулистую, полностью обнаженную фигуру мифи-ческого силача, Катя с усмешкой заметила:
– Долгое время по нему я составляла себе представление о том, что есть мужчина. – И, устыдившись затронутой темы, поспешила сменить ее: - Оглянись назад. Отсюда прекрасный вид на дворец Юсупова. Жаль, что он закрыт. В нем собрана богатая коллекция западно-европейских картин, фарфора, мебели. Хотя тебя-парижанина, этим-то как раз и не удивишь.
Позволив Андрэ пару минут полюбоваться бело-желтым дворцом на возвышении, венчавшим просторные идеально спланированные угодья, Катя взяла его за руку и повела к ажурному парапету, украшенному массивными вазами, готовя ему сюрприз.
И это был действительно сюрприз. Неожиданно перед ним открылся вид со склона горы на старое русло Москва-реки, мягко змеившейся среди лубочно мирных, раздольно широких лесов и полей. Андрэ застыл зачарованный у парапета, стремясь вобрать в себя эту дивную красоту, слиться воедино с бескрайней, обновляющей и очищающей душу русской природой.
– Какая ты умница, Катюша! – Он обнял ее сзади, прижавшись к ней щекой. – Какое чудо, что мы здесь! Ты подарила мне улыбку Родины. Дыхание Родины. Ее аромат. Я знаю, отныне этот день, этот неповторимый момент будет всегда со мной. Я буду видеть эти просторы там, в Париже, всякий раз перед тем как уснуть.
Она потерлась щекой о его щеку.
– Давай спустимся вниз.
Они медленно прогуливались по романтично вьющейся тропинке вдоль Москва-реки, заросшей белыми и желтыми водяными лилиями. Лениво текущая вода, искрясь на солнце, вспыхивала серебряными звездочками. Игрушечными вертолетиками плавали в воздухе стрекозы, присаживались на песчаные отмели напиться бабочки-капустницы. Деловито выбивал деревянную дробь дятел. Где-то вдали, за рекой тоскливо куковала неприкаянная пернатая бомжа. В высокой, неко-шенной траве желтели кувшинки, сиреневыми капельками пестрели колокольчики, изумленно и наивно топорщили белые лепестки желтолицые ромашки.
– Жизнь прекрасна и удивительна! –жизнерадостно крикнул Андрэ. – И почти шепотом добавил: - И как же часто мы об этом забываем в своем бессмысленном мельтешении, в погоне за тем, что нам не принадлежит и принадлежать не может. Потому как уходим мы из этого мира с тем, с чем пришли.
– Ты не устал? Мы можем отдохнуть у реки. Там есть скамейки, - предложила Катя.
Они спустились к воде.
– Зачем нам скамейка, если нас приглашает нежная, зеленая мать Земля!
– Андрэ плюхнулся на траву, упал навзничь, раскинув руки и устремив взгляд в небо.