Краса гарема

Арсеньева Елена

Что, что, что она сделала ему?! Какое зло причинила?! Ведь их пути никогда не пересекались!

А может быть, наконец предположила Марья Романовна, дело вовсе не в ней? Вдруг, унижая ее, он мстит кому-то другому?

Но кому?!

Покойному Ванечке? Зловредному дядюшке? Александру Петровичу Казанцеву?!

Маша не ведала ответа. Единственное, о чем она сейчас молилась, это чтобы ее хоть ненадолго оставили одну, дав возможность собраться с силами.

И небеса, наверное, еще не совсем от нее отвернулись, потому что в дверях неожиданно появился Керим и склонился низко, насколько позволял ему объемистый живот:

– Господин, нижайше прошу прощения. Вы наказывали немедля звать вас, если появится тот человек… тот русский, Климов. Он здесь!

Незнакомец насторожился, глаза его сузились.

Он кивнул, знаком приказал Кериму уйти и повернулся к Айше:

– Я ухожу. Вели хорошенько охранять ее, Айше, пока будешь готовить свою настойку. Пусть это время пленница проведет здесь, среди сиих картин. Пусть вдоволь насмотрится на них. Знания эти пригодятся ей после того, как я откликнусь на ее неистовые, униженные мольбы. Может быть, откликнусь… А может быть, и нет!

Он с издевкой посмотрел на Марью Романовну, которая прилагала последние усилия, чтобы не закричать от ужаса и не зарыдать от страха, – и наконец-то вышел. Следом выскользнула Айше, бросив на Машу недобрый взгляд.

* * *

К полудню в доме Мюрата уже все было готово к приему гостей. Оставалось только хорошенько протопить печи, для чего требовалось огромное количество песо [19] дров. Мюрат не жалел денег, чтобы поразить воображение этих русских дикарей, бок о бок с которыми ему приходилось жить. Все ради великой цели… Ненависть его к человеку, из-за которого он принужден был влачить существование в этой стране, которую он тоже ненавидел всеми фибрами души, другого, наверное, довела бы до изнеможения, однако Мюрат к своему чувству привык и даже сжился с ним. К тому же он знал, что в один прекрасный день отомстит… Ему казалось, что этот день наступит вот-вот, однако вчера глубокой ночью появился Климов – и Мюрат понял, что все пошло кувырком.

19

Песо – турецкая мера веса.

Климов был из тех русских, которые ненавидят своих соотечественников. В каждой стране находились такие, Мюрат на сей счет не обольщался. Конечно же, имелись они и во Франции, и в Османской империи. Из них опытные ловцы душ вербовали шпионов для своих держав. Когда Климов служил по ведомости Коллегии иностранных дел, он принес Мюрату немало пользы. Однако был схвачен с поличным, бежал – и вот теперь жил по подложным бумагам, которые ему выправил тот же Мюрат, умеющий быть признательным, это раз, а два – знавший, как использовать, казалось бы, никчемушного агента.

Как чиновник Климов уже не мог себя проявить, однако в роли ремонтера Сермяжного просто сам себя превзошел. Такой бездны артистизма даже Мюрат, сам притворщик и лицедей, чувствовавший бы себя как дома даже на сцене «Комеди Франсез», не предполагал. Именно благодаря Климову удалось подобраться к врагу так близко, как сие мечталось Мюрату. И только из-за него же этот враг внезапно выскользнул из рук Мюрата, которые уже готовы были стиснуться на ненавистном горле…

Мюрат знал людей, а уж недруга своего, его железную непреклонность он успел изучить за тот месяц, что смельчак русский провел в его плену, на дне ямы, где узник сидел, гнил и ждал неминуемой смерти. И вот теперь выяснилось, что он не сидел и не гнил, а смотрел, слушал – и мотал на ус. Как, каким образом этот человек смог освоить тайну узлов и пут, в которые Мюрат посвящал только самых доверенных своих слуг?! Один старый моряк, некогда служивший у Сюркуфа Грозы морей [20] , научил его когда-то вязать морские узлы. К этому добавились некие восточные хитрости, и в результате Мюрат был убежден, что ни один посторонний человек, не считая четверых, которым он сам доверил сию тайну (Климов был в их числе, потому что не раз доказал свою безусловную преданность Мюрату и вдобавок постоянно подвергался опасности), не способен справиться с узлами: ни связать их, ни развязать. Единственным, у кого враг мог перенять тайну, был Абдулла, который стерег яму. Конечно, пленника сторожили и другие охранники, но только Абдулла знал секрет узлов…

20

Робер

Сюркуф (1773–1827) – знаменитый французский мореплаватель, пират, убежденный сторонник Наполеона Бонапарта.

Мюрат немедля допросил молодого евнуха, и тот признался, что иногда от скуки забавлялся, бросая моток веревки на пленника. Сложенная особенным образом веревка мигом опутывала жертву неразрывною сетью, и, только зная тайну узлов, можно было освободить человека одним рывком. Итак, Абдулла спутывал и распутывал проклятого врага, даже не думая о том, что этот русский в заточении стал не безвольным и безмозглым куском мяса, а превратился в комок острых мыслей и тонких чувств, что в нем обострилась врожденная сообразительность, отточился ум, инстинкты стали чувствительными, как у зверя, память – цепкой и в то же время глубокой, что ненависть к Мюрату и его слугам дала ему силы не только выжить, но и обратить против них их же оружие, а главное…

При мысли о том, что сделал пленник, у Мюрата начинало сводить челюсти от ненависти. И вот теперь выяснилось, что он овладел еще и тайной узлов!

Так вот как ему удалось развязать свои путы в яме! Так вот как он добрался до…

Мюрат злобно мотнул головой, не желая даже думать об этом. Сама мысль о том, что сделал проклятый русский, причиняла муку.

И все из-за глупости этого Абдуллы!

Абдулла был верен Мюрату много лет. Он вырос в этой верности, в сознании того, что он всего лишь пес своего господина. И вот теперь оказалось, что он предал его – пусть не ведая, не желая того, но предал!

…Единственное, что восхищало Мюрата в русских, это их язык. Ни турецкий, ни татарский, ни грузинский, ни французский, ни испанский, ни английский, ни немецкий, которыми в совершенстве владел Мюрат, не ведали таких бездн многозначности одного и того же слова. Абдулла был до самозабвения предан своему обожаемому господину. И этот обожаемый господин оказался предан самозабвенно преданным ему Абдуллой…

Конечно, Мюрат позвал молодого евнуха и заставил Климова повторить рассказ в его присутствии. Абдулла побелел… и сказал, что забавлялся таким образом с пленным от нечего делать: бросал на него веревки, издеваясь, когда тот бессильно бился в них, веселясь, когда тот научился их распутывать. Ведь Абдулла даже представить не мог, что русскому удастся спастись! Он был обречен!

Однако русский спасся. И применил «науку» Абдуллы во вред обожаемому господину!

Верный евнух этого не перенес. Он не убил себя: правоверный – а он был именно правоверным мусульманином, таким и остался, несмотря на то что служил человеку, который не верил ни в бога, ни в черта, – не мог взять на душу такой грех. Он подал нож Мюрату – и уже через мгновение отправился в свое магометанское чистилище по мосту Аль-Серрат, мосту, который тоньше волоса и проложен над бездной…

Надо подумать о новом телохранителе, сказал себе Мюрат. Вернее, о двух новых. Как бы ни был предан Надир хозяину, он его тоже рано или поздно предаст (опять это слово!). Ведь Абдулла его брат… И вскоре, когда Надир придет в себя, перед ним непременно встанет выбор между приемным отцом, каким был для них Мюрат, и родным братом. И он вспомнит, что именно по приказанию этого приемного отца он оказался лишен в жизни столь многого… что именно по приказанию Мюрата он был оскоплен и стал евнухом.

В дверь стукнули. В своей половине дома Мюрат завел строго европейские порядки. Никаких этих многочисленных занавесей, за которыми в любое мгновение может притаиться враг или просто любопытный, который порою опаснее врага. Только шторы на окнах. Только двери, которые при желании можно запереть изнутри.

Он открыл дверь. Это был Керим.

– Господин, Зубейда просила узнать, какой наряд выбрать ей для нынешнего вечера, восточный или европейский.

– Никаких намеков на Восток! – резко проговорил Мюрат. – Я же предупреждал ее, что она будет принимать вместе со мной гостей в качестве моей приятельницы, французской графини де Серен. Какой может быть Восток?! Эта женщина поглупела с тех пор, как…