Краса непутёвая
Шрифт:
– Почему мы, дедушка, с тобой такие вот несчастные? Почему у нас всё не так, как у людей?
Прозоров оторвался от бумаг, отодвинул папку в сторону. Он внимательно посмотрел на Ирину:
– А где ты видела, Ирка, счастливых людей? В каком таком кино ты их наблюдала? В матушке природе их не существует.
Она широко улыбнулась. Истинная красавица, таких, как она, днём с огнём не сыщешь, не встретишь ни каких самых крутых и продуманных подиумах.
– Не верю я тебе, дед Архип, – просто сказала она.– Есть люди, у которых всё в жизни гладко и чётко, даже денег они не считают. Всё у них имеется.
– Они –
Она подсела рядом с дедом, старик погладил широкой ладонью внучку по чёрным густым локонам. Архип Филиппович тихо сказал:
– В общем-то, доволен я тобой. С другими парнями и девицами тебя не сравнить. Ты у меня… положительная. В твои-то годы местные малолетки и пьют, и курят, и чёрт знает, чем занимаются… непристойностями всякими.
– Может быть, и я такая была бы, как и они. Но мне, почему-то, с ними, оторванными, скучно находиться в одной компании, да и общаться я с ними не могу. Неинтересно. Так ты правду, дедушка, считаешь, что я вся такая… хорошая.
– Чего-то в тебе хорошего? Школу не закончила. Потом ещё и хулиганством занимаешься. Ни с кем не общаешься. Ничего такого особенно в тебе прекрасного не вижу. Но люблю. Ты ведь моя внучка.
– Я, конечно, из своей жизни многое что помню. Пьяные лица, иногда и драки… Но ты скажи мне… Правда, что моя мама была очень плохой женщиной?
Вопрос был очень прямой, и уйти от него у Прозорова не имелось возможности. Промолчать нельзя, а сказать не правду он не мог. Старик не умел лгать, да и не хотел. А если бы когда-нибудь в жизни и попытался бы соврать, то у него ничего бы не получилось.
– Ты мне вопрос задала прямо в лобешник,– Архип Филиппович почесал подбородок.– Мария, твоя мамка, ведь моя дочка. И в живых её нет. О покойнице не стоило бы не очень хорошие слова говорить. Но ты уже взрослая. Потому и скажу всё, как есть. Твоя мать, Ирина, была первой стервой в Потайпо, ни одного мужика мимо себя не пропускала. И в последнее время пить стала крепко. Сама знаешь. Много от неё несчастий к другим перешло. Да и сама, как собака, в снегу замёрзла. Именно, как собака. Лучше и правильней не скажешь.
– Как ты можешь такое говорить о моей матери? – Ирина искренне возмутилась.– Да ведь она и дочь тебе! Сказал – и тут же забыл. Бессовестный и наглый ты, дед Архип!
– Говорю, что есть. А если точно выразиться, говорю о том, что было. Дочерью или не дочерью Мария мне являлась, какая разница!
– Но ведь и отец мой, Тарас Татану, попивал изрядно. Но охотник был… и, люди говорят, что человек хороший. Добрый к людям.
– Слишком добрый. Но был, да сплыл. После смерти Марии у него совсем крыша поехала. Ты ведь хорошо помнишь, что сгорел он заживо в своём доме. Одни кости от него и остались. Всё твоё наследство – это пепелище. Хорошо, что ты со мной, у меня в избе находилась, а то ведь и тебя огонь бы сожрал. Непутёвые у тебя родители. Принеси-ка мне, Ирка, самогонки! И не ругайся! Ничего страшного не происходит. Сама знаешь, я один раз в полгода напиваюсь. Иногда можно. Не смотри на меня так. Сегодня сам
– Я готова выслушать всё, дедушка.
– Мало ли. Кажется, как на духу, что мне осталось совсем немного топтать сибирскую землю…
Она посмотрела на него с нежностью и любовью. Наигранно строго сказала:
– Вредный старый якут! Ты что мелешь своим языком? Ты хочешь на этой страшной, неприветливой и не совсем доброй земле, в аду, оставить свою красивую внучку?
– Чушь городишь, Ирка! Земля у нас хорошая, и люди такие же. Сама будь добрей, и всё образуется.
– Нет! Ты эгоист. Меня хочешь оставить? Самую пригожую! Самую прекрасную. Всегда помни обо мне! Ты не имеешь права умирать. Я тебе не разрешаю!
– Надо же, генерал какой. Она мне не разрешает! Вот ты меня ругаешь, Ирушка, а мне приятно. Даже ведь и жить хочется. Неси-ка сюда и самогон, и ещё колбасу! Она в самом низу, в холодильнике! Я буду пить, а ты смотреть. Такова твоя доля, и моя на то воля! Неси самогон, не раздумывай!
Ирина с грустью посмотрела на Архипа Филипповича и вышла из комнаты в кухню. Она любила своего деда. Да и как не любить-то. Только он один о ней и заботился всегда, понимал свою внучку. Родителям, как-то, всегда было не до неё.
В доме у географички Плешаковой не то, что бы было очень весело, но, однако тоже играла музыка. Куда без неё? Её сын, десятиклассник, здоровый детина, немножечко заторможенный, сделав уроки, слушал музыку, врубив её не на такую уж и полную громкость. Он сидел с угрюмым выражением лица в соседней, точнее, в своей комнате. Там у него было довольно… нормально. По-современному. Само собой, и компьютер имелся. Из колонок дивиди-проигрывателя звучала песня, кого-то из современных вокалистов. Что ж поделать, если молодёжь обожает несуразицу и бессмыслицу. Но за всех тут говорить трудно. Как не вспомнить, без преувеличения, крылатые некрасовские слова: «Этот стон у нас песней зовётся»?
В его комнату вошла Анастасия Климовна. Она находилась от такой музыки не в восторге и поэтому сурово поинтересовалась:
– Федя, тебе не надоело чьё-то унылое бормотание под музыку слушать? По большому счёту, не музыки, ни пения. Да и слова такие – записки сумасшедшего. Что это воют волки или учатся правильно произносить английские слова? Я тебе, как мать говорю, чтобы поступить в институт после десятого класса, стоит не только школьную программу осваивать, но и подчитывать и другую… сопутствующую литературу.
Фёдор выключил музыку. Он, конечно же, недоумевал, не понимал, почему его мать так далека от настоящего, истинного искусства.
– Я не понял, мама, о какой ты литературе сейчас говоришь,– он с тоской посмотрел в сторону окна. – Причем здесь музыка и литература? Какая между ними связь?
– О какой литературе я говорю? О такой! О дополнительной! Технической! – Плешакову не трудно было завести.– Но я так и не знаю до сих пор, в какое ты учебное заведение собрался поступать. Твои старшие братья давно уже большие начальники. Оба в Москве, и семьями обзавелись. Они – люди грамотные и денежные. А у тебя ни черта в голове! Ни черта, кроме этой бандитки и непутёвой недоучки Ирки Татану. Она твою мать чуть не убила, а тебе – хоть бы что.