Красавица и чудовище
Шрифт:
— Привет, Мори.
— Привет, Мэттью, — отозвался он. — Парень у нас.
— Прекрасно, — ответил я, глядя в противоположный угол комнаты. Фрэнк испепелял меня взглядом, услыхав, что я разговариваю с Блумом. Сейчас он стоял, скрестив на груди руки, и выразительно смотрел на меня. — Где вы его нашли?
— Он сам пришел к нам. Сказал, что провел несколько дней в Майами, узнал о том, что случилось с его женой, из выпуска новостей по радио, когда возвращался домой. Я хотел бы задать ему несколько вопросов, но тут возникла проблема.
— Какая проблема?
— У него нет адвоката, а он хочет, чтобы при допросе присутствовал
— Когда я тебе нужен?
— Как только сможешь приехать сюда.
Я посмотрел на Фрэнка.
— Дай мне десять минут, — попросил я.
— Договорились, до встречи, — ответил Блум и повесил трубку.
Я медленно опустил трубку на рычаг. Фрэнк все еще пристально и сердито смотрел на меня.
— Что ему понадобилось? — спросил он.
— Джордж Харпер у них. Мори просил меня защищать его интересы на предварительном допросе.
— Черт бы его побрал, — выругался Фрэнк.
Мне не приходило в голову, что Джордж Н. Харпер мог оказаться негром. Салли Оуэн, та женщина, по просьбе которой год назад наша фирма готовила бракоразводный процесс, та женщина, по совету которой Мишель обратилась ко мне, была черной, — но даже в Калузе встречаются белые, имеющие черных друзей. И адрес Мишель, Уингдейл, 1124, не заставил меня насторожиться, интуиция изменила мне на этот раз. Уингдейл-Уэй находилась в «черном» районе города, который многие из белых жителей старшего поколения все еще называют «цветным» районом, а политические круги Калузы — «Новым городом». Я просто не уловил связи между этими фактами.
Я всегда испытывал неловкость, употребляя слово «черный», как называют себя сами негры. Полагаю, это такой же ни о чем не говорящий ярлык, как «белый», «желтый» или «красный», но до этого вторника мне никогда не приходилось встречать такого «черного» человека, в цвете кожи которого не было ни малейшего оттенка коричневого. Джордж Н. Харпер был чернее угля, темнее безлунной ночи, он был черный, как траур. Он был самым черным из всех черных на свете. И самый громадный. И самый уродливый.
Когда я, открыв дверь, вошел в кабинет капитана полиции в здании Службы общественной безопасности, этот «черный» ходил взад-вперед по комнате. Он тут же повернулся лицом ко мне — испуганный гигант ростом около шести футов четырех дюймов и весом не меньше 350 фунтов. На нем были синие потрепанные джинсы с подтяжками, синяя хлопчатобумажная рубашка и коричневые кожаные рабочие башмаки. У него были широченные плечи и бочкообразная грудь, лицо в оспинах, приплюснутый нос и толстые красные губы, африканская стрижка, слезящиеся карие глаза, которые уставились прямо на меня из-под широченных бровей, чудовищные кулаки сжались, когда он обернулся, — просто вылитый портрет застигнутого врасплох неандертальца.
— Мистер Харпер? — спросил я.
— Вы адвокат? — спросил он вместо ответа.
— Я — Мэттью Хоуп, — ответил я, протянув руку. Он не шевельнулся.
— А для чего это мне адвокат? — сказал он. Его глаза внимательно изучали мою физиономию.
— Мистер Блум сказал мне, что будет вас допрашивать…
— Не
— Никто и не говорит, что это сделали вы.
— А тогда зачем мне адвокат?
— Вы имеете право на адвоката, если таково ваше желание. Разве мистер Блум не разъяснил вам ваши права?
— Чего?
— Вы можете, если захотите, потребовать адвоката. Или можете вообще отказаться отвечать на вопросы, если таков ваш выбор. Все зависит от вас.
— Вас «фараоны» прислали?
— Не понимаю, о чем вы.
— Вы из тех адвокатов, которых они мне совали?
— Нет, я не из тех, кого назначают решением суда.
— Так, по-вашему, мне здесь нужен адвокат?
— Это уж как хотите. Если вы имеете какое-то отношение к убийству вашей жены…
— Нет.
— Это точно?
— Точно.
— Потому что, если вы…
— Говорю вам, я не делал этого.
— Вы понимаете, что любое ваше слово, все, что вы скажете здесь, в полиции, позднее может быть использовано как свидетельские показания? Вам это понятно? Если вы обманываете меня, мистер Харпер, советую вам хранить молчание, советую вам не отвечать ни на один вопрос.
— Я не вру. Не убивал я ее.
— Уверены на все сто процентов в своих словах?
— На всю сотню.
— Так как вы хотите вести себя?
— Если я не стану отвечать на их вопросы, они решат, что это я убил ее.
— Не обязательно. Я потребую, чтобы в протокол внесли ваше заявление о полной непричастности к этому преступлению. В протоколе будет совершенно четко записано, что вы согласились отвечать на вопросы исключительно по своей доброй воле. Если таков ваш выбор. Вас уже ждут, что скажете?
— Ну что ж, пусть будет так, — решил Харпер.
Допрос (или «беседа», как принято называть это в благовоспитанной Калузе) проводился в кабинете Блума, по соседству с капитанским. Кроме Блума, Харпера и меня, там находился полицейский с магнитофоном фирмы «Сони». Харпер посмотрел на магнитофон, потом перевел взгляд на Блума и спросил:
— Хотите все записывать?
— Да, сэр, — подтвердил Блум.
— Все-все, что скажу?
— До последнего слова. Ваш адвокат объяснил вам, что эта запись может быть использована в качестве свидетельских показаний?
— Да, вроде бы говорил. Это по правилам, чтобы все записывали? — спросил он меня.
— Если хотите отвечать на их вопросы, должна быть запись того, что вы скажете.
— Тогда ладно, — согласился Харпер.
Полицейский, занимавшийся магнитофоном, нажал кнопки «включение» и «запись». Он произнес для проверки несколько слов в микрофон, прослушал, перемотал пленку и снова нажал на кнопку «запись». Как положено по закону, Блум зачитал Харперу положение «Миранда — Эскобедо» и добился от Харпера ответов, что тот осведомлен о своих правах, понял, в чем они заключаются, и изъявил желание отвечать на вопросы полиции.
— Детектив Блум, — вмешался я, — хочу, чтобы совершенно четко было зафиксировано заявление моего клиента: ему ничего неизвестно относительно убийства его жены, он отвечает на ваши вопросы по своей доброй воле из желания помочь полиции.
— Ваши слова записаны на пленку, — сказал Блум и приступил к допросу. — Мистер Харпер, когда вы в последний раз видели свою жену живой?
— В субботу вечером.
— В котором часу в субботу вечером?
— Что-то около двух.
— Ночи?