Красавица и генералы
Шрифт:
– Не веришь? - спросил Рогали-Левицкий.
– Верю, - успокоил его Макарий.
– А чего улыбаешься?
– Потому что ты хвастаешься.
– Я хвастаюсь? - вытаращил глаза Рогали-Левицкий. - Да это, знаешь, не по-товарищески так говорить. Я боевой офицер! Не то что некоторые, которые по тылам околачиваются и пороха не нюхали. Может, ты еще думаешь, я башку сам себе перевязал? После этого я тебя знать не желаю!
Подпоручик встал, зацепил костыль Макария и, не оглянувшись, пошел к воротам, заложив руку с фуражкой за спину.
– Не кипятись, - сказал Макарий - Расскажи про фланкирующий пулемет. Мы всегда их ищем с воздуха, только их всегда крепко маскируют.
– Расскажи! - буркнул подпоручик. - Опять скажешь: хвастаюсь!
Через полчаса они уже были приятелями. А вскоре, увидев Лидию, Рогали-Левицкий засмотрелся на ее походку и пошел за ней.
Макарий не остановил его, чтобы не разочаровывать раньше времени. Впрочем, после ужина подпоручик имел возможность самостоятельно оценить свои шансы, ибо увидел сестру вместе с плотно сбитым, невысоким капитаном артиллеристом, который как хозяин обращал на нее меньше внимания, нежели она на него.
– Что за пузырь? - спросил Рогали-Левицкий. Макарий ответил коротко, не вдаваясь в прошлое.
– Он мне не нравится, - сказал подпоручик. - Тебе, я вижу, тоже?
Макарий пожал плечами.
– А где он служит? - не отставал Рогали-Левицкий.
– Командир первой батареи.
– Ага! Это он накрыл наши окопы?! - злорадно воскликнул Рогали-Левицкий. - Ну то-то гляжу, не нравится мне его физиономия! Мы его проучим, Макар.
У него мгновенно возник замысел: дождаться, когда артиллерист с мадам уединятся, и кинуть в дверь бомбу. Макарий с трудом отговорил, причем пришлось признаться, что он был с Лидией в любовных отношениях. Без этого признания подпоручик вряд ли угомонился бы. Услышав про отношения, тот спросил:
– Не врешь?
– Было, - повторил Макарий.
– И ты сдаешься без боя? - удивился Рогали-Левицкий и схватился за голову. - Голова из-за тебя болит!.. Слушай, если думаешь, что могут на тебя подумать, давай я один.
– Это просто не благородно, - ответил Макарий, начиная раздражаться бесцеремонностью нового приятеля. - Оставь их в покое.
– Ну и катись со своим благородством! - разозлился Рогали-Левицкий. Если я решил, так и будет.
Макарий попробовал его образумить, но контуженый подпоручик не захотел с ним разговаривать, считая его отступником и размазней.
Вполне возможно. Рогали-Левицкий исполнит свой замысел, и что тут сделать? Как защищать женщину, которая тебя бросила, и этого мазилу-артиллериста? И нужно ли защищать?
От раздумий отвлек грузовой "фиат", въезжавший в ворота господарского двора подобно голове огромной стрекозы. Завывая, грузовик въехал, и с него стали сгружать сундуки и жестяные коробки.
Макария потянуло посмотреть, что происходит. Из всех строений и закоулков к грузовику устремились раненые, доктора, сестры милосердия. Даже хозяева господарского двора, переселенные куда-то в сарай и молча следившие оттуда за каждодневным разорением хозяйства, вышли из своего укрытия.
От мотора горячо несло запахом масла, напоминало Макарию, что пора вырваться отсюда и вернуться в отряд.
В открытые ворота еще въехали две брички с людьми в полувоенной форме и чистеньким штабным прапорщиком. Двое в полувоенном были калеки, безрукий и безногий.
Прапорщик передал какую-то бумагу начальнику перевязочного отряда, толстому штабс-капитану в пенсне, и объяснил с игривыми нотками в голосе, что прибывшие господа будут снимать для кинематографа, как увечным воинам оказывается всякая помощь.
После этого он попросил стать кучнее, сам стал впереди всех рядом с толстым штабс-капитаном, а усатый мужчина в полувоенном поставил на землю треногу с ящиком, навел окуляр ящика на раненых и быстро закрутил ручку.
– Я скажу, что женюсь на ней, - услышал Макарий неугомонного приятеля. - Скажу, что я единственный сын богатого шахтовладельца. Как думаешь?
– Сперва все же оглуши, - посоветовал Макарий.
– Я же серьезно! - сказал Рогали-Левицкий.
– А кто твой родитель?
– Ветеринар. Тут не похвастаешь.
Макарий стал наблюдать за съемкой фильма. Он понял, что, кажется, обойдется без взрывов, а остальное его мало занимало.
Тем временем перед крыльцом поставили стол, за который сел однорукий, а за его спиной выстроили полукольцом раненых.
– Можно с костылями вот сюда перейти, - попросили Макария и поставили вблизи от однорукого.
Усатый мужчина принялся крутить ручку ящика, однорукий вставил в свой железный протез карандаш и стал что-то строчить на бумаге, раненые заглядывали, толпились позади него, теснили Макария. Вдруг кто-то обнял Макария за плечи. Он повернулся - Рогали-Левицкий.
– Ну подвинься, подвинься же! - глядя в ящик и улыбаясь неподвижными губами, потребовал подпоручик.
– Стоп! - громко крикнул усатый господин. - Попрошу вас отойти!
Рогали-Левицкий продолжал улыбаться и крепче обнял Макария.
– Я вам русским языком говорю! - потребовал усатый. - Вы, вы! С перевязанной головой.
– Я? - спросил Рогали-Левицкий и надел набекрень фуражку. - А так?
– Господи! - не выдержал усатый, глядя на штабного прапорщика. Объясните же ему!
– Пошли вы все в задницу, - сказал Рогали-Левицкий. - Перед вами герой великой войны! Он знаменитый авиатор, сбил тридцать восемь вражеских аэропланов. А я - Рогали-Левицкий. Слыхали про такого?
– Вправду герои? - спросил усатый у прапорщика.
Тот обеспокоенно посмотрел на раненых офицеров, явно не зная, как ответить.
– Ясно, герои, - без всякого выражения подытожил усатый. - Но, к сожалению, я про вас ничего не слыхал.
Рогали-Левицкий дернул Макария за рукав:
– Пошли отсюда!