Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой

Солейн Анна

Ее кожа была влажной и… как будто скользкой, но в этом не было ничего неприятного. Просто… странно. Она была похожа и непохожа на земных женщин одновременно.

— Ох, я так за тебя волновалась, рыбка моя, мой морской ежик.

Ее голос звучал певуче и немного картаво, как будто с акцентом. Не так, как у людей. Что ж, но, по крайней мере, мы говорим на одном языке. Одна из книг в библиотеке Оливера утверждала, что это потому, что когда-то все существа, и люди, и русалки, и феи, были сотворены в одном кипящем

котле.

— Но ты же меня бросила, — растерянно проговорила я.

Я не хотела, чтобы это прозвучало упреком, но я ничего не понимала. Почему она так рада? А стоящая напротив меня женщина плакала от счастья, позволяя слезам катится по своему идеальному сияющему, как рыбий бок, лицу.

— Да, но… Ох, Селия, мы не могли бы поговорить наедине?

К тому, почему она называет меня этим странным именем, мы еще вернемся. Селия… Оно было чужим, непривычным. Унни мне нравилось больше. Так меня называли люди, которые меня любят. Мачеха, Ирма. Оливер.

Я обернулась к нему, и мама сделала то же самое.

— Это кто, твой слуга? Ты могла бы приказать ему уйти?

Мама дернула губой, едва заметно. Так делала Лаура, когда была недовольна. Забавно. То, что у них похожие жесты. В душу закрались нехорошие подозрения.

Неужели у них с Лаурой много общего?

Как она могла принять Оливера за слугу?

— Это мой жених, мама. Его зовут Оливер.

— Приятно познакомиться. — Он выступил вперед и наклонил голову в полупоклоне, протягивая вперед руку.

Так было принято приветствовать знатных дам в кругу Оливера, теперь я это знала. В ответ даме следовало протянуть руку для поцелуя и назвать свое имя.

Мама протягивать руку не спешила.

— Твой жених? — Она скривила губы. — Но он же человек. Рыбка моя дорогая, ты с ума сошла?

— Мам, я тоже человек, — удивленно ответила я, все еще не понимая до конца, что говорю со своей мамой об Оливере.

— Только наполовину. Но он же… Он хотя бы король?

— Нет.

— Принц?

— Тоже нет. Оливер герцог, но это не имеет значения. Мам…

— Герцог?! Что за мезальянс, оу-трэ, великий кит, об этом не может быть и речи! Рыбка моя, ты моя дочь, а я теперь хозяйка Трех Великих Морей. Ты не можешь выйти за какого-то герцога. Ты должна вернуться в море, и там я подыщу тебе достойную партию. Сына Речного правителя, к примеру. Очаровательный юноша.

Что?

— Должен тебя предупредить, Унни, — начал Оливер, — что если ты сделаешь хоть шаг по направлению к морю и согласишься на предложение своей матери, я буду вынужден взять тебя в плен и объявить войну всему подводному миру.

Глава 47

— Оливер… — вздохнула я. И он говорил мне о доверии? — Никакой войны не будет, потому что предложение я, разумеется, не приму.

Глаза мамы расширились, а затем

она смерила Оливера взглядом и фыркнула. Русалки за ее спиной зашептались. Их было около пятнадцати, мужчины и женщины, все как один одеты в сияющее, похожее на рыбью чешую. Красивые до слепоты. Все-таки таких прекрасных людей не бывает. Люди созданы для того, чтобы ходить по земле, а эти существа — легкие, текучие, гибкие, одетые в блестящее — были созданиями для иного мира.

— Можем мы поговорить наедине? — повторила я слова мамы и кивнула ей за спину, намекая на наблюдающую за нашей семейной сценой небольшую толпу.

— Наедине? Ах, Селия, не обращай на них внимания, это мои ою-кор, придворные.

Она рассмеялась. Придворные. У моей матери есть придворные.

— Меня зовут Унни, а не Селия, — напряженным голосом поправила я. — И я думаю, что мы все-таки можем поговорить наедине. Вместе с Оливером, конечно. Он — моя семья.

— Ох, Селия…

— Унни.

Несколько секунд мы с мамой смотрели друг другу в глаза, а затем она кивнула. Обернулась к своим придворным и что-то коротко произнесла на стрекочущем языке.

Новый виток перешептываний, и придворные бросились врассыпную, как рыбки.

— Что ж. Где здесь зал для аудиенций?

Я точно говорю с русалкой, которая несколько лет прожила в рыбацкой хижине?

— Ну, если вы настаиваете, — хмыкнул Оливер, выходя вперед. — Прошу сюда.

И он повел нас в ветхий от старости особняк, без световых кристаллов, без зеленых огней и, местами, без окон. Вид у Оливера был крайне самодовольный.

— Оу-трэ, — бормотала мама, — оу-трэ, рыбка моя, мой морской ежик, оу-трэ…

В самом центре лестницы, ведущей наверх, была дыра, Оливер несколько секунд стоял напротив нее, цокая языком, а затем повел нас в противоположную сторону. Открыл какую-то неприметную дверь, и мы оказались на кухне.

В домах знатных, например, в Стортон-холле, кухня и столовая были разделены, такая же планировка была и в этом особняке.

Так что в крохотном помещении, где мы оказались, стоял небольшой стол для готовки, пара стульев, огромная печь. Валялась старая хозяйственная утварь.

Когда Оливер открыл дверь, мимо с громким писком что-то прошмыгнуло, и я понадеялась, что это не пикси: от них не избавиться, проще сжечь дом.

— Прошу, присаживайтесь, — церемонно кивнул Оливер.

Он сформировал небольшое заклинание, которое втянуло в себя всю пыль с кухни, но едва ли от этого помещение перестало выглядеть жалко.

— Оу-трэ, рыбка моя, неужели ты здесь живешь?

— Что? Мам, ты все не так поняла! Оливер!

Только сейчас я уловила смысл этого задумчивого брождения по особняку и то, что Оливер в итоге привел нас в кухню. Спасибо, что хоть не в каморку для швабр!