Краш-тест
Шрифт:
Я вспомнила, как шла ставить аварийный знак, зацепив его машину на Выборгском шоссе. И как боялась, что знак раздавят или украдут.
Когда Максим вернулся, я сидела сзади и шипела от боли.
– Какого черта уселась-то? – спросил он, совсем другим тоном: спокойно, сосредоточенно. – Быстро плед подстели и ложись. Скорую я вызвал. Только хрен когда приедет, пробки везде.
Пока я устраивалась, Максим достал из бардачка пачку бактерицидных салфеток, зажигалку и армейский складной нож. Забрался вовнутрь, закрыл дверцу,
– Хорошо, что Жорка большой, хоть и тесно, но все-таки есть место, - как будто мысли мои услышал.
– Ноги!
Я раскорячилась, как паук коси-сено, закинув одну ногу на спинку переднего сиденья. Под головой была маленькая подушка. Платье задралось до груди. Очень эротичная поза – если бы только не пузо с детенышем, которому вздумалось родиться именно сегодня. И не схватки, разрывающие тело в лоскуты.
Максим протер руки салфетками. Когда его пальцы оказались внутри, я взвыла от боли. Бледно промелькнуло, что в другой ситуации это ощущалось… совсем иначе.
– Б…ь, - все так же спокойно, хотя и очень напряженно, сказал он. – Головка уже под рукой, почти полностью все раскрылось. Минут десять-пятнадцать – и родишь. Лишь бы скорая успела. Не смей тужиться, рано еще. Это называется спастические стремительные роды. Три часа на все про все. Не хочу пугать, но это не есть гуд. Дыши давай, по-собачьи. Как учили.
– Какие три часа? – простонала я между короткими вдохами-выдохами. – И часа не прошло.
– Поясницу когда начало тянуть?
– Еще когда туда ехали. Но слабо. Как обычно.
– Так вот это, Нина, и были схватки. Так оно и бывает. Никто не думает, что уже, потому что не похоже. А потом хренак – и понеслось с места в карьер. Мда… Знаешь анекдот про беременную у гинеколога? Спрашивает: «Доктор, а как я буду рожать?» - «А в той позе, в которой зачали». – «Какой ужас, неужели в машине, с высунутой в окно ногой?»
– Фокин, прекрати! – я искусала губы в кровь, чтобы не орать в голос. – Мы с тобой в машине ни разу не трахались.
– Нинка, ты сломала систему, - Максим снова запустил руку мне между ног и пробормотал: – Черт, слишком быстро. Придется нам князя Бобровского сделать в машине. Чтобы ты нормально родила. В роддоме. Не тужься! Терпи!
Легко сказать! Да чтоб ты сам родил, мать твою!
Кто-то загородил свет, стукнул в стекло. Мелькнуло серое пятно фуражки.
– Что там у вас?
– Уйди, мужик, мы рожаем! – рявкнул Максим, не оборачиваясь.
Пятно исчезло.
Я уже больше не могла терпеть и перестала сдерживать крики и стоны. Боль прокатывалась сверху донизу, выворачивала суставы, раздвигала кости. В глазах темнело, лицо кололо тысячами иголок. Что-то огромное рвалось из меня – как ядерная ракета, выпущенная с подводной лодки.
– Не тужься, говорю! – Максим приказал так свирепо, что я захныкала тихо:
– Не могу больше!
– Порвешься пополам – хрен с тобой, о ребенке подумай. Когда все так быстро, и у матери разрывы адские, и ребенок страдает. Дыши!!!
Я снова задышала часто-часто. Максим зажмурился, крепко сжав кулаки, и прошептал: «Господи, помоги!». Взял нож, прокалил лезвие в пламени зажигалки, протер салфеткой – я услышала тихое шипение.
– Что ты собираешься делать? – испуганно прошептала я.
– Молчи!
Как только накатила следующая схватка, он приказал:
– Тужься!
В дикой боли, которая действительно разрывала, я почти не почувствовала еще одну – слабую боль от разреза. Только как ручьем полилась кровь.
– Еще тужься! Давай! Голова идет!
Я словно очутилась в какой-то космической пустоте и темноте, в которой вспыхивали и гасли звезды. Откуда-то с другого конца вселенной еле-еле доносился голос Максима:
– Давай еще! Черт! Твою мать!
– Что? – язык едва шевелился.
– Ничего. Давай! Сильнее! Нина, тужься!
Огромное и скользкое, как кит, вырвалось из меня в руки Максима – и как же сразу стало хорошо! Вот только…
– Почему он не кричит?
Максим ножом перерезал пуповину, отвернулся и что-то делал с ребенком. Я мельком увидела в его руках сине-лиловое тельце, все в крови. Томительные секунды леденящего ужаса – и самый прекрасный на свете звук. Первый крик новорожденного.
– Познакомься, мама, с девочкой Марусей. Иван будет в следующий раз.
Тяжело дыша, он положил ребенка мне на живот. По его лицу текли слезы. Я почувствовала, как подбирается новая схватка – последняя.
– Давай еще разочек, - Максим осторожно потянул за пуповину. – Все. Есть.
Он наклонился и поцеловал меня.
– Все, Нинка, справились. Ты умничка. Спасибо тебе. Я тебя люблю. Очень-очень.
– Тебе спасибо, - прошелестела я. – И я тебя. Дай попить, а?
Максим достал из углубления между сиденьями бутылку, приподнял мою голову и напоил из горлышка. Руки у него были в крови, куртка, джемпер и джинсы тоже. Даже на лице брызги крови. Откуда-то издали донесся вой сирены.
– Ну вот, почти вовремя, - устало усмехнулся он.
И я начала куда-то проваливаться. Как будто падала и все никак не могла долететь до низа. Словно смотрела издалека, сквозь мутную пелену, как открылась дверца, как Максим выбрался, держа Марусю на руках, а вместо него оказался мужчина в чем-то синем. Меня вытащили, положили на носилки, потом я вдруг сразу очутилась в скорой, как будто из действительности вырезали кусок. И точно так же издалека слышала обрывки слов Максима: «стремительные роды», «обвитие пуповины», «асфиксия». Потом он спрашивал, куда меня повезут, а я позвала его, и, когда подошел, попросила помыть Жорика.