Красинский сад. Книга 1
Шрифт:
Степь только кажется необитаемой, здесь можно спугнуть прячущихся в травах дудаков, стрепетов, журавлей, а дальние озерки и пруды облюбовали дикие гуси, утки и даже лебеди. Мишка, пригоняя скот на водопой, не раз видел этих красивых и гордых птиц, неуклюжих на суше из-за коротких ног, и грациозных на водной глади. Степные орлы и кобчики здесь повсеместно, реже тетерева и фазаны, обилие перепелов и куропаток, горлиц и вяхирей. В степи вольготно ведут себя гадюки и ужи, много ящерок и ежей, водятся суслики, хорьки и сурки. Мишке приходилось часто наблюдать за семьей диких кабанов во главе со свиноматкой, спешащих к воде в жаркие дни, но чаще вечером. В засушливые годы с выжженных солнцем калмыцких степей, гонимые голодом, прибегали небольшие стада сайгаков, которых пожилые казаки называли почему-то сагайдаками.
Мишка спешил добраться до хутора засветло. Он боялся не успеть управиться к завтрашнему утру. Нужно было отдать деньги кулаку-хозяину и заявить о своем уходе, собрать нехитрые пожитки и снова преодолеть расстояние до Морозовской, чтобы через день приступить к работе у нэпмана. Шагая по этой пыльной дороге, он мечтал о том, что он теперь будет иметь заработок, пропитание и обучение какой-нибудь нужной профессии.
Пять рублей в неделю, это двадцать в месяц, да еще и кормежка бесплатная. О такой работе можно было только мечтать. Хромовые сапоги фабрики «Скороход» стоили двадцать пять рублей пара, а костюм, пошитый на заказ – тридцать рублей. Мишка мечтал, как он купит себе и костюм и хромовые сапоги и в этой одежде явится в хутор. Настя Фирсова, девка шестнадцати лет, что нравилась Мишке, сама за ним теперь бегать будет. А сейчас Настя стыдилась Мишку, потому что батрак, хотя и дарила при встрече обнадеживающие взгляды. Он мечтал, и дорога казалась легкой и неутомительной, ведь его ждала станица Морозовская.
Парню приходилось слышать от пожилых людей, что Морозовская получила свое название только весной 1917 года, до этого она была Таубевская. Старики ее так и называют, как раньше, потому что это название дано ей было в честь наказного войскового атамана, барона и немца по национальности Таубе. А уже в 1915-м станичный сбор ходатайствовал о переименовании с русским названием. Гутарили, что казаки были не против покойного атамана Таубе, немало послужившего Отечеству и Донскому обществу. Но название Таубевская, как слово немецкое, чуждое казакам, в связи с открывшимися военными действиями с ненавистными нам немцами.
А еще говорили, что основанию станицы предшествовало строительство железнодорожной ветки до Царицына. Самой крупной на этом участке была станция Морозовская, названная по имени ближайшего хутора. Для обслуживания станции и ее ритмичной работы, построили железнодорожное депо, и целый поселок. Вплотную к нему приблизились разросшиеся хутора Басов и Любимов. Теперь это все – станица Морозовская.
Именно в железнодорожное депо Мишка приходил устраиваться на работу два года тому назад. Но его не взяли даже учеником рабочего-путейца, и он вернулся в хутор. Надежда «быть техническим человеком» и работать в депо, рухнула, потому что он никогда в жизни не видел гаечного ключа.
– Спервоначалу, ответь мне, паря, что это? – спросил мастер путейцев, показывая Мишке гаечный ключ, предназначенный для завинчивания гаек стыковых рельсовых болтов.
В ответ Мишка пожал плечами, он без притворства видел этот инструмент впервые в жизни.
– Никогда тебе паря не быть путейцем! – торжествующе отказал мастер, – это работа сложная и ответственная, сморозишь хреновину, и поезд под откос уйдет!
А где Мишка мог видеть такой инструмент? Он и паровоз-то увидел впервые на станции Морозовская, когда шел в депо. Долго смотрел на грузовой состав, проходящий мимо станции, и с испугом закрыл уши, когда паровоз загудел, предупреждая о себе.
Родился Мишка в хуторе Кузнецовском и рано остался сиротой. Отец Ефим был набожным человеком, но мать Наташа полностью компенсировала его смиренность. Она была не из робкого десятка и могла вступиться не только за себя, но и за мужа. Бывало, могла загнуть крепким словцом на обидчика, отлично ездила верхом на лошади и считалась «оторвилой» среди хуторских девок в молодости. Мишка часто удивлялся, как мать могла выйти замуж за его отца-тихоню. Ему в ту пору было уже тридцать пять, а маме Наташе на три года меньше. Такие поздние браки не редкость на Дону.
Семья была небольшой по тем меркам – у Мишки было три сестры, старшая Маруся, и две младшие – Анна и Таисия. В хозяйстве имелось две коровы с телятами, пара быков, конь и кобыла, овцы свиньи, индюки, гуси, утки и куры, коих никто не считал. По оценкам царского времени хозяйство было бедным. Земельный пай в пользовании в размере тридцати десятин был только у отца. Если бы Мишка достиг семнадцатилетнего возраста, то дали бы еще тридцать десятин и на него.
Но в 1914 году началась Первая мировая война, когда Мишке было семь лет, затем две революции в 1917–м, Гражданская война и директива Свердлова о расказачивании, которая негласно предписывала уничтожить физически всех казаков, способных оказать сопротивление Красной армии. Многие не вернулись с фронта Первой мировой, а те, кто воевал в Гражданскую вернувшись, домой были расстреляны без суда и следствия. На весь хутор осталось всего трое-четверо взрослых казаков, перешедших на сторону Советской власти еще в Гражданскую войну.
Сестра Мария была старше Мишки на десять лет и вышла замуж незадолго до Первой мировой войны за сына зажиточного казака из Милютинской, тезку Мишки. Не успел закончиться медовый месяц, как муж сестры ушел воевать с немцами. А уже осенью Марии пришла похоронка, и она стала вдовой, так и не познав радости семейной жизни. Сестра родила через полгода сына и назвала его Сергеем, как приказывал муж перед уходом на фронт.
Отец Ефим умер в 1915 году, когда Мишке было восемь лет, приглашенный из Милютинской фельдшер, сказал, что у отца было воспаление легких. Когда умерла мама, то фельдшера не удалось найти во всей округе, всех мобилизовали в военные госпиталя. После смерти родителей небогатое хозяйство стало быстро «проедаться», земельного пая лишили и Мишка пошел в батраки к зажиточному казаку Скобелеву Георгию Максимовичу, у которого работал, по сей день. К началу Гражданской войны Мишка успел закончить четыре класса церковно-приходской школы, умел писать, бегло читал и хорошо знал арифметику.
В прошлом году младшая сестра Таисия, вступив в комсомол, уехала из хутора, якобы на какие-то курсы и на иждивении Мишки осталась старшая Мария с десятилетним Сергеем и младшая Анна. Скобелев платил за работу зерном, денег никогда не давал, но теперь у Мишки была огромная сумма, которую он «выгадал» при сдаче скота. Шестьдесят рублей, это не шутка и он решил спрятать их на черный день. Парень не считал это воровством, а просто улыбнувшейся удачей, ведь он ненавидел своего хозяина-кулака, который заставлял работать с утра до ночи и без выходных дней.
Батрачить казаку считалось унизительным на Дону, но нужда заставляла Мишку, хотя он помнил, что Скобелев дружил с его отцом. Придя к нему на работу, Мишка надеялся на какое-то сочувствие и снисхождение с его стороны, но дядя Жора относился к нему, как к батракам-калмычатам. Никто не знал, откуда Скобелев привёз их. Случилось это лет пять назад, когда дядя Жора уехал в Новочеркасск, а вернулся с этими мальчишками. Так и остались они у него в хозяйстве, подрастали и работали на обогащение кулака за кормежку.