Красинский сад. Книга 3
Шрифт:
– Пора в забой, – сказал Михаил, поднимаясь с лесиняки, – посмотрю, как провели отбойку.
Михаил с Гансом влез в лаву и, скользя по ребрам рештаков подошвой сапог, начал медленно спускаться, освещая линию забоя. Он был очень доволен результатом немцев, они, затратив столько же времени, что и прежняя, русская бригада Михаила, произвели отбойку так, что забой был выровнен, как по шнурку. Немцы в это время начали выгрузку отбитого угля на
– Молодцы! – похвалил немцев Михаил, – умеете работать! Только не зазнавайтесь и продолжайте в том же духе. Перерыв на обед будет после зачистки лавы.
– А что вы кушать будете? – спросил Михаил у Ганса, когда они спустились вниз лавы, – кто вас кормить должен?
– Утром каждый получать сухой паек, – ответил Ганс, – у каждый пленный есть в карман сверток и фляжка… вассер…, вода!
Михаил с Гансом опустились на нижний штрек. Немцы грузили на люках первую сцепку. Несмотря на плохое освещение от бензиновых ламп, работали они слаженно и сосредоточенно, изредка перебрасываясь короткими фразами. Имеющийся на сопряжении с уклоном порожняк они без подсказки загнали за люка лавы и вчетвером заталкивали сцеп под загрузку.
– Я не надеялся на слаженную работу пленных, – вслух рассуждал Михаил, – думал, придется мотаться за каждым и объяснять, что и как делать! С бабами беготни больше, чем с фашистами….
– Русский женщина не хотеть работать? – спросил Ганс.
– Работать они хотят, – рассуждал Михаил, – только опыта никакого, нужно все рассказать, показать и дать попробовать….
– Женщин не есть работа шахта! – возражал Ганс, – это есть тяжесть сильно работа….
– Не умничай, – оборвал его Михаил, – сами знаем, что шахта не для баб, но вы всех наших мужиков поубивали на фронте. Кто работать в шахте будет?
Спустя час, Михаил вновь полез в лаву. Раймунд с улыбкой встретил десятника и доложил, что врубовка готова к работе. Михаил с Гансом полезли дальше, и его удивлению не было границ, когда он увидел, как немцы выгружали лаву. Подошва была зачищена лопатами так, как будто по ней прошли метлой. Даже мелкий уголь и штыб был выгружен на рештаки.
После зачистки лавы Михаил объявил перерыв на обед. В лаве наступила тишина, немцы кушали, не покидая рабочего места. Это удивляло не меньше, чем выгрузка отбитого угля, ведь наши горняки всегда собирались на обед в нижнем штреке. Михаил тоже достал из кармана куртки свой тормозок и, развернув его на коленях, приступил к трапезе. Он украдкой смотрел, что кушает Ганс и был снова удивлен,
– Это тоже Красный Крест? – с удивлением спросил Михаил, указывая на рыбные консервы.
– Нет, это выдать нам в лагерь, – невозмутимо ответил Ганс.
Михаил придвинулся ближе и еще раз посветил на банку рыбных консервов, лежащую у немца на коленях. Сомнения отпали, судя по этикетке, это была консервированная треска советского производства. Михаилу стало не по себе, он явно занервничал, ведь получалось так, что пленных немцев кормили лучше, чем питались горожане, не работающие в шахте. До конца смены Михаил не мог успокоиться, и только после того, как бригада прекратила работу, и он в очередной раз осмотрел лаву, пришло успокоение. Ровная, как по шнурку, линия забоя и зачищенная «под метлу» почва лавы возымели действие на десятника, как антидепрессант.
– Ну, что же, – произнес Михаил, когда бригада собралась на люках, – на первый раз неплохо! Посмотрим, как вы дальше будете работать!
С другой стороны, где-то в глубине души Михаил немного злился, что немцы умеют так хорошо работать и только спустя три месяца понял, что это черта национального характера, они не умели плохо работать. В голове не укладывалось, что пленные работают на победителя также хорошо, как на Родине. Если бы ему пришлось работать в плену, он старался бы вредить, чем приносить пользу своим трудом.
***
Начались холода и в первых числах ноября на траве появились заморозки. Осень стояла сухая, днем было солнечно и тепло, а ночью температура воздуха опускалась до ноля и даже уходила в минус. От этого воздух по утрам казался хрустально звонким, стоило крикнуть, и эхо, отражаясь от невидимых колокольчиков, помчит твой голос вдаль со звонкими переливами. Туман в балке у Лисичкиного озера был похож на занавеску, за которой уходящее бабье лето все еще целовалось с осенью, прощаясь до будущего года. Небо, без единого облачка, как будто к празднику было раскрашено волшебником в голубой цвет, а утренний ветерок гнал прочь легкий заморозок с еще зеленой травы, подготавливая ее к дневным лучам солнца.
Конец ознакомительного фрагмента.