Красивейшая история всех времен
Шрифт:
Якуб открыл рот…
— Все не так просто, пани Мария, — опередил его Горячка. — Мы не можем к ним просто вот так отправиться. Мы…
— Мы словно нищий, который нашел на улице бриллиантовое ожерелье, — согласился с ним Лукаш. — Что мы можем сделать? Американские процедуры нам известны — мы сообщим Греверсу, он тут же доложит в штаб, потом информация пойдет в разведку, те захотят все перепроверить и спросят у наших, наши сами захотят наложить лапу на проце, поэтому вышлют каких–нибудь агентов, американцы — своих. Наделается шуму, так что узнают русские, а тогда…
— Похоже, я уже понимаю,
Лукаш одарил ее мрачным взглядом.
— Прежде, чем мы что–либо постановим, — медленно произнес он, — нужно решить, почему этот русский сукин сын стоит здесь и явно чувствует себя словно в собственном доме.
Ледяная тишина разлилась из его слов и заполнила комнату.
— Повтори, — Горячка наклонился вперед, открывая зубы в неприятной гримасе.
— Я спрашиваю, почему эта русская манда стоит вот здесь и знает наш самый большой секрет.
— Потому что, — Горячка положил руку на кобуре, — он был там вчера с нами и дрался. И если бы не он, мы бы тут
сейчас не стояли. Он имеет право.
— Не сомневаюсь, что имеет. И массу других прав. Он сам их себе признал, не так ли?
Лукаш повернулся к солдату.
Якуб трахнул ладонью по столу.
— Хватит! Что с тобой, Лукаш?! Что ты против него имеешь? Вчера он был с нами, сражался с Т-ботом, он знаком с методами действия российской армии.
— Мне они тоже знакомы. И мне известно и то, что если русаки узнают, что у нас имеется этот процессор, то вы
шлют сюда все, что у них имеется, даже если бы для этого пришлось втянуть в бой американцев. Направят сюда артиллерию, авиацию, боботов, а потом еще для уверенности ёбнут сюда ядреную бомбу. Вы все это знаете. И, собственно, ничего
я против него не имею, ты, видно, тоже, раз позволяешь ему зажиматься с Каськой. Если бы я знал, что именно такая на
града ждет за уничтожение Т-бота, сам бы подставил шею.
— Ах ты сволочь, — Каська рванулась вперед, Якуб в последний момент схватил ее за руку. — Выпердок недоёбаный!
— Может и так, золотце, — лицо блондина искривилось в иронической усмешке. — Но как, в таком случае, ты назовешь себя?
* * *
Из тени возникла чья–то фигура. Мариан прервал рассказ и пригляделся.
— Я тебя не знаю. Кто ты такая?
— Она не разговаривает, пан Мариан. Только вчера пришла к нам. Вместе с тем новеньким.
— Ах, с нашим русским приятелем. Как ее зовут?
— Мы не знаем, она ничего не говорит, только лекарства получает.
— По глазам вижу, зрачки как блюдца. Хочешь послушать рассказ?
Девушка пристроилась на каком–то ящике.
— Ну хорошо, рассказываю дальше. Молодой принц воспользовался оказией, чтобы обвинить королеву и первого вассала…
* * *
— И у тебя есть нечто большее, чем просто слова?
Якубу пришлось поднять голос, чтобы перекричать нараставший гомон.
— Наши голубки забыли, что вокруг полно камер. У меня все записано. Ты отправляешься спать, а она остается. Подходит к нему, присаживается, прижимается, набрасывает одеяльце, а ручки под ним летают так, что смотреть приятно… — Лукаш все время язвительно усмехался, вот только глаза у него были странные, чужие, не его собственные. — Потом она поднимается и уходит в сторону. Он какое–то время еще сидит, а потом идет за ней. Больше, к сожалению, не имею. И она была крайне усталой после той ночи, не правда ли?
Каська перестала дергаться. Якуб чувствовал, как все глядят то на него, то на нее.
Ну, скажи же что–нибудь, плохая девчонка из колонии, просил он про себя. Скажи, что этого не было, выругайся, плюнь ему в глаза. Он чувствовал, что сжимает ей руку крепко, очень сильно.
Отзовись же, плохая девчонка. Каська молчала. Якуб поглядел на Михала. Солдат стоял рядом, но уже успел отступить на шаг, на два шага, снова чужой. Он глядел на девушку. Только на нее.
Очень медленно, словно это была не его ладонь, Якуб распрямил пальцы и отпустил руку девушки. На коже остались багровые следы.
— Конец собрания, — тихо сказал он. — Можете разойтись.
* * *
— И что… что было дальше?
Все глянули на девушку.
— Говорит… По–польски.
— Я чего ты ожидал, Кшись? Рот у нее есть, вот и говорит Майя, тебе интересно?
Та кивнула.
— Так вот, мои дорогие, слова могут ранить сильнее меча и убивать словно разъяренный дракон. Те несколько слов, брошенных в тронном зале, уничтожили мир молодого короля, отобрали желание жить и силу воли. Рыцари, верные королю, сцепились в бою с теми, кто поверил принцу. Очень многие пали на поле боя, другие сбежали. В великой битве на конце времени чудес король, принц и первый вассал поубивали друг друга, королева укрылась в монастыре, а волшебный котел исчез, и никто больше его уже не нашел.
— Но…
— Что, Майя?
— Но, пан Мариан, мы… нам не хочется такого рассказа. И почему все так быстро?
— Милые мои, — мужчина поднялся. — Некоторые истории нужно рассказывать быстро, в противном случае, они теряют смысл. Кроме того, пани Мария наругала бы меня, если бы ей стало известно, как я тут угощаю вас описаниями кровавых битв и резни. Пускай уже все это закончится таким образом…
* * *
— Куба! Куба, черт подери! Открывай! — стук в двери казался ему каким–то отдаленным, абсолютно неважным делом. Как будто в его двери никто и не ломился.
Он сидел в пустой комнате на матрасе и пялился в стенку. Где–то в груди, за грудной костью, кто–то, некая сила поместила кусок льда, который никак не желал таять.
Напротив, на стене висело зеркало. В нем он видел худощавого парня в слишком большом, плохо подогнанном мундире, сидящего по–турецки на матрасе и вертящего в руке пистолет глок. Тип этот выглядел совершенно незнакомым.
Разговора с Каськой, собственно говоря, и не было. Это правда? — спросил он, когда они остались одни. Она ничего не сказала, не покачала отрицательно головой, не изрыгнула матов, не расплакалась. В ее глазах… он теперь сам не знал, что было в ее глазах. Боль? Просьба? Признание в вине?