Красиво разводятся только мосты
Шрифт:
— Я не хочу рожать в тюрьме, — всхлипывала она.
— Ты и не будешь.
— Господи, ты же ничего не знаешь, — она шмыгнула, вытерла двумя руками слёзы…
Единственный положительный момент, что вынес Демьян из её рассказа — Аврора перестала плакать. Всё остальное о том, как ушлые чиновники решили использовать трагедию двух женщин: врача и пациента, не хотелось даже комментировать. Он до хруста сжал кулаки.
— И ты хочешь вернуться к мужу? После этого? Только не говори: он не виноват, — метался по маленькой спальне Демьян: от окна к шкафу,
— А что бы ты сделал на его месте? — поджав под себя ноги, сидела на кровати Аврора.
— Хороший вопрос, но я не на его месте.
— Тогда и не суди.
— Почему ты всё время его защищаешь? — не выдержал он.
— Потому что я его жена. Я давала клятву: в горе и в радости. Для меня это не пустой звук. Пожалуйста, не надо обесценивать мой выбор и мои чувства. Когда мне говорят, какой Романовский плохой, я слышу: «Где были твои глаза? Неужели не нашлось кого получше?». А он хороший. И будет замечательным отцом, я уверена.
— Господи, Рора, я не обесцениваю. Я ревную. Ревную, понимаешь? — пнул мат Демьян.
— Нет. Ты не имеешь права меня ревновать. И судить его не имеешь права.
— Потому что я тоже бабник?
— Потому что не был на его месте. Никто не имеет права судить, если не был на чужом месте.
— Я ни на что и не претендую, тем более на истину в последней инстанции, но ты уверена, что это его ребёнок?
— А чей?
Демьян развёл руками. Поражённый, что о нём она даже не подумала.
— Но ты ведь… — Аврора растерялась.
— Ты о презервативе? Тебе только сейчас пришло в голову об этом спросить, доктор?
— А зачем спрашивать? Я видела. И мы… ты…
Чёрт! Демьян не хотел делать ей больно. Он думал… Дурак, почему он думал, что она обрадуется, хотя возможность, конечно, презрительно мала. Но она не находила слов и не оставляла ему ни единого шанса.
— Я… меня тошнило, давно, до отъезда. И спираль… — она качала головой. — Нет, Демьян.
— А разве презервативы дают стопроцентную гарантию?
— Я уже была беременна! — словно в отчаянии выкрикнула Аврора. — Как ты не понимаешь.
Демьян кивнул. Спорить было бесполезно. Да и о чём? Она врач. А он кто? Жалкий трус, которому не хватило мужества признаться ни в чём. А теперь уже какая разница.
— Я так понимаю: на этом всё? Ты собрала вещи. Сказала мужу, что возвращаешься.
Аврора молчала.
Не видя смысла оставаться, Демьян подхватил со спинки кровати свитер и вышел.
Аврора вышла его проводить.
— Думаю, твой муж будет рад.
Он обулся, натянул куртку.
— Я ему ещё даже не звонила, — словно не зная, куда деть руки, Аврора перевязывала пояс халата: распускала узел, завязывала снова. — Но думаю: это единственное правильное решение.
— Нет, Аврора, не единственное, — Демьян подавил порыв её обнять. — И решать, конечно, тебе, но я хочу, чтобы ты знала. Мне всё равно, от кого ты беременна, я приму этого ребёнка, как своего. Я хочу быть с тобой. Больше всего на свете. И
— Обязательно, Демьян, но мне надо время, — сказала она так тихо, словно у неё не осталось сил. — Я только сегодня узнала. Я ещё даже не осознала…
— Пожалуйста, не оправдывайся, не надо, — всё же обнял её Демьян.
В той самой прихожей, где всего несколько часов назад они были вместе. Смеялись и были так счастливы, что, казалось, всё сумеют преодолеть. Но…
— Знай, я приму любое твоё решение, — сказал он, хотя в её словах, голосе уже слышал, что другого решения не будет. Это всё. — Не думай обо мне, когда будешь его принимать, никого не слушай, ни на кого не оглядывайся. Я справлюсь, поступай, как ты считаешь правильным. Как лучше тебе и малышу.
Он поцеловал её в лоб на прощание и ушёл.
На улице снова шёл дождь. Но Демьян лишь отметил его, как факт.
Он не чувствовал холода, не замечал падающих за шиворот капель, не разбирал дороги, наступая в лужи. Ему было всё равно. Или нет… перед проезжающей машиной он всё же остановился. И опять побрёл. Туда, куда было ближе всего — в сторону дома.
Да, собственно, больше у него ничего и не осталось. Он понимал: Аврора уже всё решила. Она же Святая Аврора. Она всегда поступает правильно. А правильно — у ребёнка должен быть отец. И его отец не какой-то сомнительный предприниматель, живущий в долг, а профессор, учёный, владелец клиники и просто замечательный человек.
Он чувствовал: они только что попрощались навсегда.
Демьян пнул пустую бутылку. Та с грохотом покатилась по мостовой.
Знакомая подворотня. Второй этаж. Три окна.…
В крайнем горел свет, голубой, мерцающий: наверное, Полина уснула с включённым телевизором.
Демьян остановился под козырьком подъезда.
Привалился спиной к двери. Ударился затылком. Железная дверь ответила глухим стоном.
Ночь, улица, фонарь, аптека, — пришло на ум.
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь. [5]
Демьян опустил руку в карман, чтобы достать ключи. Та наткнулась на что-то твёрдое.
Он достал малахитовый шар. Взвесил его в ладони. Крепко сжал.
5
Александр Блок, 1912 г.